Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

Джонни так никогда и не признался, что это он прислал Айки обратно, такой уж он упрямец. Хоть я точно знал — это его затея. В конце концов мне удалось снова отделаться от Айки, но не успел он скрыться с глаз долой, как появился отец — вот уж кого я не ждал в этот час.

Он будто бы приехал голосовать, но на самом деле инспектировал, чем я тут занимаюсь. Он знал, что Молли здесь, и решил пошпионить за нами. Для меня горше редьки, когда он что-то такое делает. А Молли — все нипочем. Вообще-то она всегда принимала его сторону и потому ему нравилась. Он обращался с ней как с царицей мира. Но стоило мне заговорить о женитьбе, он тут же начинал злиться.

— Не будь дураком, не женись молодым, — говорил он. — Особенно на бедной. Потрудись лет тридцать, сделай состояние. Тогда езжай куда-нибудь и женись на богатой вдове. Не вздумай жениться на нищей дурочке, вроде тебя самого. Женись на такой, которая хоть что-нибудь да соображает. Тогда, может быть, ты насладишься жизнью.

Вот такой папа. Я не очень-то обращал внимание на его проповеди. Ему все было как-то невдомек, что я — не он.

А что до Джонни Мак-Клауда, так его ждали две вещи: доброе седло и добрая взбучка.

В то время он работал на старика Эштоу, и когда прошли выборы, примерно через неделю, старик отправил его с гуртом скота в Хенриетту. Джонни пригнал гурт, все чин по чину, но потом где-то надрался, сцепился с помощником шерифа и угодил в каталажку. Как только он вернулся домой, старик Эштоу его рассчитал, и Джонни оказался не у дел. Пришлось ему наняться в бригаду сборщиков урожая.

В свой первый рабочий день он вместе с бригадой оказался у нас. Они убирали наш овес, и папа, конечно, послал меня в помощь.

— Ну и пекло, — сказал Джонни, когда мы, пообедав, снова поехали за овсом. — Не для того ковбой создан, чтобы заниматься такой ерундой. Западло, скажешь нет?

— У меня нет выбора, — сказал я. — А для тебя, в самом деле, западло. Вел бы себя как человек, так гонял бы сейчас верхом.

— Проповедь я тебе не заказывал, — усмехнулся Джонни. — У тебя в башке столько же соломы, что и у меня. Где будешь — внизу или на телеге?

— На телеге, — сказал я. — Ты так ловко машешь вилами, что будет жалко, если потеряешь сноровку.

Около часу мы работали. Он вилами подкидывал мне целые копны, а я укладывал их на телеге. Получилась настоящая гора.

— Давай еще штук восьмь-десять, — сказал я. — Кидай побыстрее, а потом передохнем.

Он воткнул вилы в большую копну, и я заметил, что он притормозил и стал к чему-то присматриваться. Наверное, гремучая змея, подумал я, — в этот день мы убили их уже штук пять-шесть. Под копнами овса водится множество крыс, поэтому и змеи туда любят залезать.

Было страшно жарко, и я снял перчатки, чтобы вытереть пот. Джонни поднимал копну. Я протянул руки, чтобы ее принять, и тут вдруг громадная змеиная голова, шипя, наехала на меня и скользнула по моим ладоням. От страха я чуть не обоссался, прянул назад, но копна все приближалась, и змея уже целила точно мне в лицо. Я дернулся, как умалишенный замахал руками, отбиваясь, полетел вверх тормашками и шмякнулся оземь с такой силой, как будто сверзился с облака. Куда делась змея, бог ведает. Лежал я без единого движения, пока до меня, наконец, не стали долетать гогочущие голоса, и один из них принадлежал Джонни. Я приподнялся и увидел, как он и трое или четверо работников надрываются от хохота. Змея болталась на колесе телеги: это был всего-навсего старый коричневый уж. Уж был в бешенстве, но не более моего. Перед глазами плыли какие-то пятна, и мне пришлось опять лечь.

— Надо ему помочь, — сказал кто-то из них. — Вдруг он что-нибудь там себе поломал.

— Небось встанет, — сказал Джонни. — Давайте работайте, пока вам самим ничего не поломали.

Я уставился на него, приподнявшись на локтях.

— Ты, козел, — сказал я, — что, если бы это вправду была бы гремучая змея?

— Сильнее ты бы не усрался, — ответил он. — Вообще-то я видел, кто там.

— Зрячий? Ну что ж, гляди вокруг себя получше, запоминай, — сказал я, поднимаясь на карачки. — Я тебя так отделаю, потом не скоро что-нибудь увидишь.

— Да брось ты, — сказал он. — Это тебе наука, чтоб с моей девушкой не путался.

Кровь моя надула те самые жилы, из которых она схлынула при виде ужа. Джонни стоял в десяти шагах, прислонясь к телеге, и ухмылялся.

— Никакая она не твоя девушка, — сказал я.

И наехал. Мы сцепились, и сперва я чуть не вышиб из него дух, но потом мои кулаки стали месить воздух. Похоже, что при падении я утратил меткость. Скоро мы оба выдохлись, но упорно дубасили друг друга, пока вдруг разом не остановились.

— Когда тебе хватит, скажи «лассо», — сказал я. — Не хочу, чтобы ты лежал в больнице.

— Лассо, жопа, — сказал он. — Ты подохнешь от потери крови, если мы не прекратим.

— Ни хрена, — сказал я. — Летом у меня всегда нос кровоточит.

— Все равно, давай кончать, — сказал он. — Выпей водички. Ты сдался.

— Нет.

— Тогда будем биться до упаду, — сказал он. — В жизни такого барана не видел.

Может быть, мы сражались бы до ночи, но тут подошел старший работник.

— Лихие парни, — сказал он. — Другой раз воюйте вилами, меньше крови будет.

— Начал этот, — сказал я.

— Догружайте телегу, — сказал он. — Если приспичит, еще раз подеретесь вечером.

Я утер кровь, Джонни вооружился вилами, и мы закончили погрузку. Он больше не швырялся ужами. Потом мы поехали на гумно. Джонни сидел рядом со мной.

— В задницу, — сказал он. — В задницу так уродоваться. Я не деревенщина, чтобы мной командовали толстозадые.

— А деньги где возьмешь? — спросил я.

— Я думал об этом, — сказал он. — Я, Гид, хочу податься в Панхендл. В наших краях простора для ковбоя нет. Хорошо, если как у тебя — свое ранчо, а нет, так просто купаешься в дерьме. На равнинах большие ранчо. Уж там-то нужны настоящие ковбои. Надоело здесь ошиваться и собачиться с папашей. Вот возьму и рвану.

— Хорошо бы двинуть с тобой, — сказал я. — Ишачить на отца — хуже, чем батрачить. Он мне каждый чих пытается разобъяснить.

— Ну, так едем, — сказал он, загораясь.

Ну, а я, конечно, знал, что отца не смогу оставить. Ему одному вся работа не под силу. Да еще этот долбаный госпиталь: меня не было дома целых два месяца. Я поставил телегу в тень гумна, и мы слезли.

— Пошли к корыту, — сказал я. — Смоем кровь.

Я подумал, раз он собирается в ковбои, отдам-ка я ему все-таки седло. Хоть он и козел.

— Ну, так что — поедешь со мной? — спросил он. Он нагнулся, сунул голову под воду и вынырнул, отряхиваясь, как мокрый пес.

— Вряд ли, — сказал я. — Здесь много работы.

— Работы или амуров?

— Ты полегче, полегче, — сказал я. — Сегодня я сыт тобой по горло.

Он нахлобучил шляпу на мокрые волосы.