Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

Я молчал. Торопов выдержал минутную паузу (он очень хотел дождаться хоть какой-то реакции), и продолжил:

— Вы долго ходили по берегу пруда, размахивали руками, кричали. Приближались к воде…

— Воды не было, — прошептал я.

То ли от волнения (какое волнение? неужели я и впрямь волновался?), то ли от реакции на давний уже укол (а бывает такая реакция? до сих пор не знаю?) но изо уголка рта потекла у меня необычно жидкая, мутная, белёсая слюна.

Я испугался. Испугался того, что вид мой, с потупленным, к полу опущенным взором и таким вот, пускающим слюну ртом будет и впрямь похож на вид сумасшедшего (не знаю, как выглядят сумасшедшие… да, видел их, конечно видел… но как они выглядят — не знаю), и потому спешно вытер ладонью липкую жидкость, изрядно уже намочившую мне щёку и едва уже не стёкшую на воротник больничной пижамы.

— Чего не было? — удивлённо спросил Торопов. — В пруду не было воды? И куда же она делась? Пруд был осушен?

— Воды не было, — упрямо повторил я. — В пруду. Он замёрз. Был лёд.

— Тонкий? — переспросил Торопов с едва заметной лукавой усмешкой.

— Что?

— Лёд тонкий?

— Не знаю. Наверное, тонкий. Осень же ещё, не зима. Морозы только неделю назад начались, снег ещё толком не выпал. Так, вдоль берега…

— Лёд вдоль берега? А дальше?

— А дальше — вода, — пояснил я с начинавшим уже забирать меня раздражением.

Почему-то я не понял сразу игры Торопова и всерьёз воспринимал наигранное его тугодумие и непонятливость, потому вопросы его довольно быстро вывели меня из себя.

— Вы же говорили, что воды в пруду не было! — с притворным изумлением воскликнул Торопов. — А сейчас вспомнили, что лёд только у берега. Стало быть, дальше, на середине пруда — вода?

— Вода, — согласился я. — Но у берега её не было. А был только на берегу.

— Но вода была?

— Для меня — не было! — решительно отрезал я и сжал губы.

— Хорошо, — согласился Торопов. — Для вас не было. К кромке льда, стало быть, не подходили?

— Нет.

— И на лёд не выходили?

— А… вот, — и тут раздражение и упрямая моя решительность непрестанно поправлять лукавого доктора и всё ему объяснять отчего-то оставили меня.

Я стал ощущать неизвестно откуда взявшееся, коротким ознобом по коже прошедшее беспокойство.

— Вот… не помню, — ответил я.

— Стало быть, не всё помните? — как бы между прочим уточнил Торопов.

— В основном — всё, — уклончиво ответил я.

— Как кричали — помните? Как руками размахивали?

— Помню.

— Как по берегу ходили, помните?

— Помню.

— Как к воде подходили?

— Возможно…

— Ходили по льду?

— Помню.

— Ногами топали?

— Помню.

— В воду прыгнуть хотели?

— По… То есть… разве…

Я сцепил пальцы и буквально прикусил язык. Самый кончик его. Прикусил так резко и неожиданно для себя, что едва не вскрикнул от короткой, стрельнувшей в подбородок боли.

— А вот, — Торопов подмигнул весело, будто обрадовало его моё смущение. — С чего это я такой информированный? А с того, молодой человек, что нам оказывается ещё утром из милиции кое-какие материалы на вас передали. Ладно, хватит вас мучить. Без того неприятностей хватает. Но, знаете, интересно мне всё-таки кое-что. Сказать, что именно?

— Сказать, — подтвердил я, массируя нёбо подрагивающим от боли языком.

— Ваша безобидность, — ответил Торопов. — Вот не могу одно с другим увязать. Никак в голове не укладывается одна вещь. Я ведь, знаете ли, много насмотрелся. И многих. Ведь такие социально опасные субъекты попадаются, да и просто агрессивные, неприятные… Мерзкие, откровенно говоря! Не приведи бог вам такое увидеть. У вас-то в палате контингент спокойный, можно сказать — безобидный. Да и больных с тяжёлыми психическими расстройствами мы, по возможности, направляем в другие учреждения… Но проходят через нас иногда, проходят… Что поделаешь! Но вот вы… Посмотреть — безобиднейший человек. Журналист-надомник… Так вы дежурному врачу представились?

— Вроде, так… — не слишком уверенно подтвердил я.

— Вот именно, — с удовлетворением констатировал Торопов. — Надомник… То есть, сидит человек дома, статейки на компьютере набивает, живёт на грошовые гонорары, пашет целыми днями, на хлеб насущный себе зарабатывая, и зла при том никому не делает. И вот вышел погулять, подышать, так сказать, свежим воздухом, погулять по парку. Никому не мешая, тихо так, культурно. Гулял он парку, статью новую обдумывая, до пруда дошёл. Ходил по берегу, рассуждал вслух о превратностях бытия… Может, и ругали кого?

— Может, — я кивнул и снова стёр побежавшую было слюну.

— Ругали… Работали, можно сказать. Ходили, ходили — да и поскользнулись. Затылком о землю… Рану вам, кстати, обработали?

— Да. Медсестра чем-то смазала…

— Чем-то… — буркнул Торопов. — Ясно чем — зелёнкой. Волосы вам перемазали, молодой человек. Они у вас на затылке теперь с лёгким изумрудным оттенком. Прямо Киса Воробьянинов какой-то… Родители не испугаются?

— Нет, — ответил я. — Я их успокою… Что, правда зелёнкой?

— Правда, — грустно подтвердил Торопов. — Потому как ничего другого под рукой не оказалось. Хорошо, что вы свой затылок не видите… Так, о чём это я? О вас! И вот странность в чём: безобиднейшего человека хватают, тащат в милицию, а потом — и к нам. Кстати, почему милиционеры решили, что вы ненормальны?

— Не знаю, — ответил я.

Потом вздохнул тяжело и добавил:

— Мне не объяснили… Просто попросили пройти…

— Попросили?

— Ну, может…

Я замялся на мгновение, словно воспоминания стали совсем уж неприятными, а потом продолжил:

— …Может, пару пинков и было.

— Сопротивлялись?

— Да я вообще… Вообще-то не очень понял, зачем это всё, к чему…

— Да, — Торопов вздохнул тяжело. — Вот я и говорю — парадокс сплошной. Какой-нибудь люмпен-пролетарий с криминальными наклонностями чертей зелёных по всему парку мог бы гонять, орать хоть до потери пульса… Заинтересовало бы это кого-нибудь? Того же старичка? Прохожих в парке? Да и стала бы с ним милиция связываться? Попал бы он к нам? Как думаете?

— Наверное, нет.

— А что бы произошло?

— Ничего.

— Вот именно! — воскликнул Торопов и хлопнул ладонью по столу.

Так резко и звонко, что я вздрогнул.

— Вот именно! Ни-че-го! Абсолютно! Самое интересное, что в его поведении вообще не усмотрели бы ничего необычного. Не то, что сумасшедшим — просто хулиганом бы никто не объявил. А с чего объявлять? Ничего особенного. Встречаются ведь хулиганы в парках?

— Да.

— Часто?

— Вечером — часто.

— А в доме? В вашем доме есть люди, чьё поведение… как бы помягче выразиться… ну, скажем, является антиобщественным? Вызывающим? Агрессивным? Просто хамским, в конце концов?