Говард Джейкобсон - Немного пожить

Из этого не вытекает, что он вряд ли пригласил бы эту женщину на «Вечер памяти». Но то, что он ее пригласил, значит для Ванды Вольфшейм очень много. Она уже сомневается, правильно ли сделала, что затеяла этот вечер. Увы, билеты распроданы, кресла расставлены, еда заказана. Жизнь вдовы Вольфшейм изобилует испытаниями, похоже, это будет одно из них.

Шими Кармелли относился к этому примерно так же. Некоторых из тех, кто придет, он предпочел бы не видеть. С ним за компанию увязывается персона, которой было бы лучше остаться дома. Почему он хочет отделить Берил Дьюзинбери от другой своей жизни в Северном Лондоне или другую свою жизнь в Северном Лондоне — от Берил Дьюзинбери, он объяснить не в силах. Но люди, в жизни которых все определяет стыд, часто склонны делить эту жизнь на отсеки; их жизненная среда — секретность, а секреты легче хранить, если имеешь много отсеков, по которым их можно распихать и запереть. Шими обуревает множество страхов, и наихудший из всех — это если все, кого он когда-либо знал, соберутся вместе и станут перемывать ему кости. Это — страх солипсиста. Вывернуть его наизнанку — и окажется, что наихудший страх Шими — это если всем, кого он когда-либо знал, будет нечего о нем сказать. Неужели это значит, что стыд, который Шими так силится скрыть, он на самом деле хотел бы вывалить на всеобщее обозрение?

От таких вопросов ему делается еще более стыдно.

Но все эти соображения перекрывает боязнь за свой своенравный мочевой пузырь: эта проблема, которая, как он докладывал доктору Доберу, несколько отступила в первые недели его погружения в экспансивные разглагольствования Берил Дьюзинбери, потом снова вернулась. — Почему сейчас, когда мне предстоит выступать перед самой разборчивой аудиторией? — хочет он узнать.

— Ответ заключен в самом вопросе, — говорит ему Добер. — Я бы на вашем месте не волновался. На выручку вам придет природа, известная вам и мне под названием «адреналин». Часто ли вы видели, чтобы оратор убегал со сцены или из телестудии, чтобы срочно пописать? Такого просто не бывает.

— Отсев происходит сам собой, доктор. Те, кому бывает невмоготу, не подвергают себя подобным испытаниям. Они не лезут на сцену и под телекамеры.

— Вы сами отнесли бы себя к тем, кому впрямь невмоготу, — в эту самую минуту?

— Нет, но, боюсь, так может случиться.

— Это тот самый страх, с которым расправляется адреналин. Возбуждение от выступления будет слишком велико, чтобы обращать внимание на свою нужду.

— Мои выступления не бывают волнующими. Меня больше волнует, что в этот раз оно может затянуться. А тут еще вопросы общения…

— Какие вопросы?

— Встречи с людьми.

— При встречах с людьми вас тянет в туалет?

— От встреч с этими потянет.

— Почему? Кто они такие? Магнаты Голливуда? Охотники за талантами?

— В каком-то смысле именно охотники, доктор. Вернее, охотницы. Пожилые вдовы.

— Эти сами усиленно шныряют в туалет.

— Мне это не поможет. Можете что-нибудь мне прописать? Пожалуйста!

— То, что я прописал вам в прошлый раз, не годится?

— Мне бы шокировать свой организм чем-нибудь новеньким.

— Вдовушки для этого не годятся?

Шими бросает на него взгляд тысячелетнего человека.

Добер выписывает ему оксибутинин хлорид.

— Избегайте передозировки! — предупреждает он.

— Почему? Что будет?

— Возможен конфуз.

Шими добавляет выражению своего лица лишнюю сотню лет.

— Ладно, конфуз в квадрате.

Они идут на Вдовий Бал — теперь Принцесса называет это именно так — не вместе. Шими вынужден явиться рано для проверки звука и прочего. Принцессу сопровождает Настя, на чью руку та будет при необходимости опираться, хотя ни на кого опираться не намерена. Снова она — Красавица на Балу. Она предпочла бы общество Эйфории, но нынче дежурство Насти, и та ценит шанс приодеться.

— Не надейся встретить там герцогов, — предупреждает ее Принцесса.

Настя на всякий случай надевает самое кроткое свое платье.

Принцесса тоже подошла к своему наряду вдумчиво. Ее огорчает, что она забывает, какими нарядами располагает. Каждый раз, раздвигая дверцы гардероба, она словно попадает в заколдованное место. Что это за вещи? По каким случаям она их надевала? Медленно, по мере узнавания — ей гораздо хуже, когда его не происходит, — она погружается в тоску. Значит, это была она? Ее прошлое, если не заглядывать в дневники, превращается в танец со скелетами. Новая встреча с платьями, в которых она некогда по-настоящему танцевала, только усугубляет ее уныние. В ее воображении платья висят на поникших плечах. Но она набирается решимости и вынимает их одно за другим, мысленно возвращаясь на помолвки, свадьбы, майские балы. Чем саркастичнее ее воспоминания, тем легче ей увидеть себя прежней. В этом платье она отвергла предложение о браке. В этом застала отца одного из своих детей в кустах, за ублажением другой женщины. Вспомнив его подавшимся вперед, как над тачкой, со спущенными брюками, она вспоминает себя саму в черном бархате, с тугим бриллиантовым ожерельем на шее.

О, изящество и абсурд ее долгой жизни! Грусть рассеивается. Сейчас она найдет что-нибудь подходящее. И она находит — церемониальное кимоно-фуризод, в точности как у сопрано Биргит Нилссон, певшей в «Принцессе Турандот» в Ковент-Гарден. Ледяная Принцесса в еще более ледяном наряде. История его приобретения со временем несколько гипертрофировалась, но вдове Вольфшейм она поведает, что восхитилась таким кимоно на певице на ужине после представления то ли в 1960-е, то ли даже в 1950-е годы, после чего та, оглядев ее с ног до головы, заявила, что из нее получилась бы лучшая Турандот, чем она сама. «Я не умею петь», — возразила Берил Дьюзинбери, но Нилссон отмела это соображение: «Одним своим появлением вы до смерти озадачите любого мужчину». Берил Дьюзинбери ответила на комплимент комплиментом: «Будь я персидским принцем, я бы предпочла умереть от вашей руки, а не искать выход из лабиринта ваших желаний». После этого женщины непорочно расцеловались. Наверное, это походило на объятия снежных цапель. Спустя неделю шофер доставил ей на «бентли» копию платья.

Настя одобряет ее наряд.

— Вы выглядите на миллион долларов.

— Тогда поторопимся, пока я не обесценилась.

— Мне взять кресло?

— Только если ты сама собираешься в нем сидеть.

Девушка фотографирует Принцессу на свой мобильный телефон, потом делает с ней селфи.

Шими появляется только после того, как все рассаживаются. Он поставил условие: никакой сцены. Он будет ходить от столика к столику, раскладывать карты и комментировать расклад, так что в действе смогут участвовать даже незрячие. Он говорит несколько слов о древнем искусстве гадания на картах, зародившемся в Китае, потом попавшем на Ближний Восток, а оттуда в Южную Европу, о значении некоторых ключевых карт — за какой следить, какую приветствовать, а какую нет, и почему нельзя портить колоду фокусами. Гадание, объясняет он, превосходит фокусы благородством.