Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

Даже через десять лет после папиной смерти Оскар все еще ме счел это нужным. Вся жизнь насмарку из — за одной фразы [55]. Она станет моей эпитафией. Здесь покоится Фрэнк. Он умер, когда Оскар счел нужным. Папа подстроил мне юридический капкан. Я живо помню процедуру оглашения завещания: кабинет в бежевых тонах, седовласый юрист читает текст на желтоватой бумаге. Окна забраны гнутыми стальными прутьями, стеллажи до потолка заставлены книгами в красных переплетах. Значимость происходящего придавала всему символический смысл; я ощущал это, сидя в своей юридической клетке. А Оскар, невозмутимый, как истукан, сидел, вытянув жирные ноги, будто загорал на пляже.

Мой младший брат Малколм отреагировал по — своему, он встал, бросил: «Да пошли вы!..» — и хлопнул дверью; потом сел на самолет и больше не возвращался. Умно.

После оглашения завещания я оказался на распутье и стою на нем до сих пор, из малодушия не решаясь двинуться с места. Не скажу, что отец меня особо жаловал, что я был его любимчиком. В любви он был сторонником равноправия [56]. Мысль о том, чтобы, жестко следуя традиции, передать всю власть старшему брату, претила отцу. И хотя родительская любовь и гордость застила ему глаза, он наверняка подметил, что Оскар — хрен собачий, одержимый жаждой власти,

Прочее имущество отец распределил с дотошностью царя Соломона. Все остальные средства — например деньги, полученные за его дом, — следовало тоже вложить в бизнес: таким образом, каждый из трех братьев в итоге получит свою долю прибыли.

Свои личные ценные вещи отец поделил поровну: дорогой портфель достался Малколму, старинная авторучка — Оскару, а старинные часы с заводом — мне [57].

Тема: Нет Срочных Новостей!

Фрэнк, привет!

Срочная Новость: Сегодня Не Произошло Ничего

Сегодня в Таиланде, на одном из многочисленных островов, не произошло ровным счетом ничего. Ничего не наврали политики, ничего не продали торгаши, ни один миссионер не выступил с проповедью хоть бы единого слова хоть какого — никакого бога, ни один полисмен не арестовал ни одного преступника, никто не решил, что пора сделать пластическую операцию, а то сиськи чуток обвисли, никто никого зверски не избил, потому что ни одна футбольная команда не проиграла ни единой игры, ни один банкир не захапал ничьих денег, никто ни с кем не развелся, никакое ЦРУ не разработало ни одного тайного заговора (ни якобы тайного, ни якобы заговора), никакие папарацци не сняли никакую знаменитость ни с кем ни за каким занятием, ни один «Старбакс» не открылся ни на единой улице, ничего сколько — нибудь значительного сегодня не произошло. За весь день ничегошеньки, хоть убей.

Мало того что Оскар не счел нужным объявить меня партнером, он при этом счел мужным держать меня на нижней ступеньке служебной лестницы нашей фирмы, хотя после смерти отца прошло уже много лет. Я до сих пор торчу в отделе условий и примечаний. А Оскар никогда не упускает случая лишний раз меня унизить. Эти совещания по определению направлений деятельности совершенно невыносимы: на каждом Оскар нагло заявляет, что для продвижения по службе мне не хватает солидности. И наслаждается, глядя, как я бешусь от ненависти к нему.

— Ты малость легковесен, Фрэнк, — объяснял Оскар. — Капелька властности тебе бы не помешала. Потрать кучу денег на несколько пристойных костюмов, избавься от своей паршивой японской тачки, купи что — нибудь импозантное внушительного размера, поменяй прическу, заведи себе очки диковинной формы. Сразу станешь солидно выглядеть. Вопросы есть?

— Только один. Когда именно ты из обычного прыща превратился в полновесный собачий хрен?

— Забавно, старина. Очень забавно. Объявляю перерыв. А на личности переходить не надо.

Но в этот раз я пришел на совещание по обсуждению направлений деятельности во всеоружии. Перед тем мы с Оскаром несколько месяцев спорили, стоит ли фирме «Шоу и сыновья» регистрироваться на Лондонской фондовой бирже.

Или, как с отвратительным упорством называл такой шаг Оскар, «выйти а ай — пи — о» [58]. Я предупреждал Оскара, что это противоречит всему тому, что мы, как семейный бизнес, всегда отстаивали; наш отец перевернулся бы в гробу, если бы знал, что мы регистрируемся на фондовой бнрже. Мы спорили недели напролет. Я даже перечитал папино завещание — и там, словно драгоценный камень, сверкнула фраза: «“Шоу и сыновья” — фирма семейная, и, пока она носит мое имл, партнеры нм при каких обстоятельствах не должны выходить с ней на биржу».

Прочитав это, я улыбнулся. Выходит, я того и гляди одолею Оскара: присущая отцу предусмотрительность дала мне оружие, с помощью которого я сорву планы брата. «Ни при каких обстоятельствах» — одной этой фразой отец накрепко связал ему руки.

Скажу честно: даже теперь когда мне за тридцать, мало что может доставить мне большую радость, чем шанс насолить старшему брату. Я стал ждать очередного обидного выпада насчет моей несолидности, а Оскар снова заговорил об ай — пи — о — и тут а как бы невзначай развернул копию завещания и сказал:

— Не получится, Оскар. Папа в завещании строго — настрого запретил выход на биржу, так что забудь. Вот, гляди, — черным по белому написано,

Я полагал, что Оскар в изумлении разинет вонючую пасть н признает, что его карта бита. Ничего подобного. Он усмехнулся, будто вместо бесхребетного младшего братца перед ним вдруг предстал внушающий уважение воин, и сказал:

— Молодчага, Фрэнк. Видно, что как юрист ты всегда бу. дешь лучше меня. И в один прекрасный день, вероятно, даже станешь партнером. Но пока что ты еще не партнер, следовательно, в решении насчет ай — пи — о последнее слово тебе не принадлежит.

— Никакого решения насчет ай — пи — о не существует, — выдавил я.

— Посмотрим, — улыбаясь, бросил Оскар и вышел.

Вместо того чтобы сиять от сознания своей победы, я занервничал: мне было непонятно, как следует толковать происшедшее.

После той на редкость злоонои стычки с Оскаром я стоял возле ксерокса, кипя от злости, и вдруг заметил в коридоре человека; он быстро прошел и скрылся в помещении, которого там прежде не было. Иногда мы меняем планировку в офисе, благо там нет капитальных стен, но мне не доводилось видеть, чтобы неведомо откуда взялась новехонькая дверь, а за ней — новое помещение. Дверь была самая обыкновенная, без особых примет: ни таблички с названием компании, ни номера. Дверь и дверь, точь — в–точь как все прочие, разве только чуточку чище и белее. Я попытался войти внутрь, но оказалось, что она заперта. Я постучал, но мне никто не открыл, хотя я своими глазами видел, как туда вошел человек. На фоне унылого конторского существования новая, поблескивающая белой краской дверь стала моей идеей фикс. Несколько дней я наблюдал за ней; наконец она отворилась, и вышел тот самый незнакомец. Я рванулся следом, размашистым шагом пересек холл и почти догнал его, но вдруг замер на месте: незнакомец по — приятельски разговаривал с Оскаром. И тут до меня дошло: за этой тайной дверью, скорее всего, собираются юристы и бухгалтеры и маракуют, как бы отыскать лазеечку и в обход папиного завещания добиться регистрации «Шоу и сыновей» на фондовой бирже. Ух, Оскар, змей подколодный!