Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

Через несколько днеи после моеи случайной встречи с Дагом я сидел в кафе, держа обеими руками полную чашку кофе. Просыпанный еще до меня сахар красиво искрился на столе под лучами солнца — прямо — таки сахарное созвездие. Вчитываясь в один из договоров, составленных Прежним Фрэнком, я почувствовал неладное: меня замутило, в животе тревожно забурчало. В мозгу свербило: что — то со мной не так. Как — то мне не по себе .

Опасаясь, что меня стошнит, я отодвинул подальше страховой полис и сосредоточился: не хватает еще, чтобы меня вывернуло. Потом придвинул полис обратно, приказал себе не поддаваться дурноте и продолжил чтение, но тревожное чувство незаметно возникло снова, перед глазами все поплыло.

Вот оно. В полисе встречались слова, которых юрист ни за что не употребит. И на этот раз дело было не в опечатках и не в неправильном использовании шрифтов. Сквозь мутную пелену в глаза бросались непривычные слова.

Первым я заметил самое неуместное слово. Я намеренно расфокусировал зрение — и пожалуйста, вот оно, болтается посреди предложения: возможно . Совсем не юридическое словцо, чересчур неоднозначное. Я выделил его маркером.

И снова перечитал страницу.

Следующим стало слово Предупреждение . Оно, быть может, и не совсем редкое, но в договорах не употребляется. Слишком уж эмоциональное. Оно, однако, вкралось в самое что ни на есть стандартное предложение: Предупреждение: все выплаты, установленные страховщиком, будут регулироваться с учетом ежегодного роста процентной ставки. Вторая часть этого предложения встречается в любом договоре, Но я никогда прежде не видел, чтобы его предваряло слово Предупреждение .

И еще: установленная по обоюдному согласию сумма будет полностью выплачена клиенту и может включать, после одобрения упомянутой суммы со стороны… Все вокруг взаимосвязано, мелькнула смутная догадка, я наткнулся на таинственную закономерность, она проступает сквозь идиотские озарения и совпадения. Так, наверно, возбуждаются шизофреники в краткие минуты ясности, когда они отчетливо осознают происходящее, после чего валятся в пропасть безумия. Божественное прозрение перед помешательством.

Последним всплыло самое причудливое слово. Я свел все странные слова в предложение — и громко рассмеялся, Вот оно:

Предупреждение: Этот Договор Может Включать Чушь!

И только услышав в своем хохоте истерическую нотку, я понял, что не могу остановиться. Не могу укротить свою истерику. Не было силы, способной положить ей конец, Окружающие, включая мою прекрасную барменшу, уставились на меня, но смех забрался в самую глубь моего существа, куда сам я давно не спускался. Безудержно хихикая, я упорно смотрел на эти слова, и вдруг до меня дошло. Даже тени сомнения не осталось: их написал я, именно я состряпал договор, до того как попал в аварию. Возможно, я точно так же стряпал все договоры. Мне почудилось, что мое прежнее «я» вопиет ко мне из глубокого колодца, орет из прошлого что есть мочи; Очнись! Очнись, Фрэнк, и нюхни этот зловонный кофе! Ты пустил свою жизнь псу под хвост! Это послание бумерангом вернулось ко мне — или даже прилетело ко мне вперед, в будущее , — из прошлого, от Прежнего Фрэнка, это он орал мне через пропасть времени. Хохоча и сжимая в руках эту стряпню вместо договора, я вспоминал, И воспоминания о прошлом, мои прежние чувства, моя иядивидуальность разом хлынули в пустой каркас моего «я»,

Очень хочется сказать что — нибудь позитивное, например, такое: воспоминания плыли ко мне облаком из миллнона семян одуванчиков и оседали в моем мозгу. Но не получается. Тараканихи носят в утробе сотни детенышей, и, если матку раздавить, ее тело лопается и потомство разносит во все стороны на большое расстояние — для сохранения вида. Заливаясь безудержным смехом, я изо всех сил старался поймать все эти мерзкие, норовящие ускользнуть воспоминания, пока они не разлетелись навсегда.

Мой мозг эти воспоминания архивировал — я все же юрист; он дотошно регистрировал мои отношения с окружающими людьми, все, что нас связывало, будь то любовь или обязательства. Мое тело билось в истерическом смехе, воспоминания подступали к горлу, словно поток горячей слюны перед приступом рвоты, и первое, что я вспомнил, было до отвращения примитивным, вся ненависть вылилась в визг, который завершился одним словом — Оскар .

Физиономия Оскара похожа на настольную игру, в которой глаза, уши, рот и нос соревнуются за звание «самой отталкивающей черты лица». Будь я судьей, я бы отдал приз глазам. Они мало похожи на глаза, скорее на вмятины, оставленные улетевшей душой.

Если вы еще не поняли, уточню: я его ненавижу.

Сейчас мне все так ясно вспомнилось, У него отвратительно пахнет изо рта, и при этом он без конца твердит про других:

— Блин, как же воняет от этого чувака!

На самом деле это рикошетит его собственный смрад. Оскар не в состоянии усечь, что его воротит от собственного дыхания.

Одно могу сказать в пользу Оскара: он — единственное явление, о котором мы с женой теперь сходимся во мнении. (Да, как выяснилось, жену я тоже не слишком обожаю, но об этом позже.) Помню, мы с ней частенько играли в игру «Кто больше ненавидит Оскара?» .

К примеру, я говорю: — Будь Оскар животным, он был бы гремучей змеей.

Она бьет козырем: — Оскар — плод незаконной связи Сталина с Гитлером.

А я в ответ выкладываю туза:

— Большинство людей перевоплощаются в животных, Оскар же перевоплотится в вирус СПИДа.

Ну, вам уже все ясно. Не стану писать, что такое Оскар, на самом деле: это слишком неприлично! [54].

И тут до меня дошло самое главное. источник моеи ярости — завещание .

В отцовском завещании сказано: компания переходит к Оскару, я стану партнером, а в свое время партнером станет и наш младший брат Малколм. Все сформулировано четко, по справедливости; каждому из нас придется вкалывать, чтобы заслужить звание партнера нашей компании. Семейственность с юридически безупречным лоском.

К несчастью, папа сделал в завещании маленькую оговорку: дату моего назначения партнером определит Оскар, «когда сочтет нужным».