Коллектив авторов - Сказания Всадников

— Не, на спор, — Мишка уже приходил в себя, страх отступал. Старик и сесть-то не может сам, похоже. Если что — сбежать всегда можно успеть. — Ребята заставили. Сказали, тут одни привидения живут…

Старик снова закашлялся, и Мишка не сразу понял, что резкие каркающие звуки — это его смех.

— Вот чудики… Не, ребяты, тута я только живу. Доживаю. Болею вот, давно уж… Все лёгкие как огнем жжёт. А Клавка за мной доглядает, приходит. Своих-то нету никого… Садись вона, потешь старика.

Мишка с опаской подвинул к себе скрипучий расшатанный стул и сел, стараясь расположиться не очень близко к кровати. Мало ли…

— Так ты отчаянный, стал быть. Полез в хату с привидениями… В войну такие в разведку ходили, да…

— А вы воевали, дедушка? — спросил Мишка из вежливости. Старик, казалось, даже оживился:

— А то как ж. Ушёл на фронт в двадцать пять годов, как война началась. Полвека уж прошло, а как щас помню… Всю войну прошёл, почти до Берлина…

Воспоминания потекли из уст деда как из рога изобилия. Мишка слушал, раскрыв рот, забыв и о своих страхах, и о времени, и о Кольке — обо всём на свете. Новый знакомый оказался вовсе не страшным и к тому же — замечательным рассказчиком.

— Дедушка, а награды есть? — глаза загорелись мальчишеским интересом.

— Медаль. «За отвагу». Вон тама, посмотри.

Худая рука вытянулась в сторону шкафа, предлагая Мишке заглянуть внутрь. Из приоткрытой дверцы пахнуло лежалым бельём и нафталином.

— Тама, под рубахами пошарь.

В ладонь лёг серебристый кругляш на серой ленте с голубой окантовкой. Мишка разглядывал медаль, гладил пальцем изображение танка, а комнату наполнял хриплый голос:

— Липовку немцы заняли. В клубе штаб. А нашему отряду поставили задачу: выбить их с села. А клуб-то наши мужики строили. Там с подпола тайный ход был, почитай, до лесу. Ну я и доложил. А мне: давай, мол, Пётр Семёныч, не подведи. Вот мы по энтому ходу и пробралися ночью в клуб. Не хуже, как ты в хату, пострелёнок. Взяли немцев тёпленькими — никто и пикнуть не успел. Да… Благодарность объявили. А медаль уж потом дали, фронт далече ушёл…

Старик замолчал, набираясь сил после долгого разговора. Мишка робко протянул ему кружку с водой, стоявшую тут же, на табуретке рядом с кроватью.

— Спасибо, малец. Тебя как звать-то?

— Мишкой.

— Вот что, Мишаня. Ты свою награду тоже заработал. Отвагу проявил? Проявил. Вот тебе и медаль.

Мишка уставился на медаль, которую до сих пор держал в руках, и испуганно замотал головой:

— Нет-нет, что вы, я не могу, это ваша…

— Бери, говорю, — настойчиво проговорил старик. — И береги. Все равно помру скоро, кому тут чего достанется? Родных нету, растащат всё, как сороки… И медаль продадут, времена лихие нынче, Клавка сказывала — одни деньги у всех на уме… А ты береги память, Миша, и деда Петра не забывай.

— Не забуду, — прошептал Мишка, сжимая кругляш в кулаке. — Спасибо…

— Тама это… малина у меня растет на дворе. Хорошая, сладкая. Собирать некому. Нарви, ребятам снеси. Чего добру пропадать?

— Спасибо, — кивнул Мишка. К горлу подступал комок — от теснившейся в груди благодарности, от сочувствия к старику и его нелёгкой жизни, от того, что вся история с заброшенным домом оказалась повёрнутой совсем другим боком.

Уставший Пётр Семёныч прикрыл глаза и заснул. Мишка нашёл на кухне большую глиняную миску, вышел на улицу и наполнил ее малиной с кустов, разросшихся на полдвора. Ещё и сам наелся вдоволь. Ягоды и впрямь были крупными, отборными. Потом подобрал свой велосипед и отправился на поиски ребят.

— …Ух, сладкая! — бросая ягоды в рот, Колька довольно жмурился. — Ну, ты даёшь, Мишка косолапый! Мы думали, его там привидения доедают, а он малину собирал!..

— Я ж говорил — нету там духов. Там дед Пётр живет, фронтовик. Добрый. Малиной вот угостил. Я знаете, что придумал…

Пришедшая на следующий день Клавдия Матвеевна поначалу и не узнала двор. Очищенный от зарослей лопухов и чистотела он смотрелся торжественно и строго. От калитки убегали следы велосипедных шин, теряясь на пыльной деревенской дороге…

Михаил выключил ноутбук. Завтра рано вставать, нужно выспаться. Воспоминания из того лета всегда приходили к нему накануне Дня Победы. Прав был Пётр Семёныч: уже двадцать пять лет прошло, а как вчера.

…Приехав следующим летом в деревню, Мишка узнал, что дед Пётр умер в конце апреля. Чуть-чуть не дотянул до 9 мая. Почти до Берлина дошёл…

Медаль «За отвагу» долгие годы хранилась в жестяной коробке с мальчишескими ценностями. Пережила и лихие 90-е, и его разгульную студенческую молодость, и переезд на новую квартиру. А потом неожиданно обрела вторую жизнь.

В тёмной комнате на столе лежит аккуратная рамка из пенокартона с ручкой-держателем. Внутри — строгое черно-белое фото солдата с лаконичной подписью: «Савельев Пётр Семёнович, старший сержант». Медаль надёжно крепится к верхней планке.

Завтра «Бессмертный полк» вспомнит всех, кто проявил отвагу. Кто подарил потомкам чистое небо. И тех, кто хранит память, неся её через года.

— Ты веришь в единорогов?

— Каких ещё единорогов?

— Розовых…

Гвен поправляет выбившийся локон и смущённо отворачивается. Здесь, над обрывом, ветер безнаказанно играет с её медовыми локонами, треплет подол тёмно-зелёного платья. Кевин задумчиво смотрит вдаль. Нащупав небольшой камешек, размахивается и швыряет его вниз. Раздаётся негромкий всплеск.

— Ты ведь уже взрослая, Гвен. Ну какие единороги…

— А я в детстве так любила слушать сказки матушки. Она говорила, что розовый единорог всегда приходит в последнюю минуту, когда ты совсем отчаялся, и кажется, что спасенья нет… Нужно только очень верить.

— Не бойся. Я вернусь, обязательно. Получу хорошее жалованье за этот поход, и мы сможем сыграть свадьбу. А твой единорог пусть сидит у себя в чаще.

Кевин крепко прижимает девушку к груди, проводит рукой по шелковистым волосам. Не наглядеться, не надышаться ею. Утонуть бы в серо-зелёных глазах… Нет сил оставлять её здесь. Только надеяться и верить. Во что? В себя. В свои силы и братьев по оружию. И в то, что древние боги будут к ним благосклонны. Не в единорогов же…

С пригорка, где Гвен собирает душистые травы, хорошо видна извилистая дорога. Вьётся, петляет, ныряет в холмы. Не по-весеннему душно сегодня. Дрожит над дорогой прозрачный воздух, витает вокруг горьковатый аромат разогретой полыни. Щурясь, Гвен глядит туда, где пыльным облаком встаёт завеса. Земля дрожит, полнится гулом. Неясная тревога нарастает в сердце. Что там, за холмами?

И вдруг словно стрелой пронзает — всадники! Большой отряд, в тяжёлых доспехах!..

Гвен подхватывает длинные юбки и мчится в деревню, позабыв о травах.