Альфред Дёблин - Пощады нет

У Карла был болезненный, переутомленный вид, под глазами обозначились мешки. Он сидел под сенью своего жестяного рыцаря, у круглого стола, убранного после чая руками Юлии, расставившей пепельницы и коробки с папиросами. Грациозная фигурка Юлии, такая хрупкая рядом с ширококостным хозяином дома, сновала взад и вперед по комнате, радуя глаз шестерых мужчин. Но вот она исчезла, и они услышали ледяные слова ее мужа. Когда он кончил, несколько секунд все молчали. Высокий круглолицый господин. представитель тяжелой индустрии, мирно, как младенец, посасывавший свою сигару, заговорил. отвечая Карлу, точно тот лично к нему обращался.

— Чрезвычайно смешно. В самом деле. Вы, «человек мягкого дерева», даете нам, «людям стали» такие советы. По существу, мы с вами согласны, безусловно, под каждым вашим пунктом я бы расписался, безусловно. Но почему вы предлагаете такие резкие меры, этого я не понимаю. Я за бархатные перчатки, дорогой друг. Двойное преимущество — кстати и рук не замажешь. У меня дома куча детей. Различные воспитательницы по-разному обламывали себе на них зубы. Но меньше всего мучились те из них, которые действовали уговорами, это ясно, безусловно. Почему не попробовать уговорить? Денег не стоит. Надо щадить самолюбие человека. Каждому хочется сделать вид, будто делает все он. Тогда ему хорошо. Что касается меня, то я ничего не имею против соглашательской политики правительства. По крайней мере слышишь, что говорят другие. А это очень и очень занятно.

И мирно посасывая сигару, «человек стали» погрузился в мысли о своих делах.

Умный седобородый господин, коллега Карла по союзу деревообделочной промышленности, улыбнулся, оглядывая круг молчавших людей.

— Не дерзко ли это с нашей стороны вести теперь такие дебаты? Тревожное состояние в стране усиливается. Это бесспорно. Мы, со своей стороны, во всяком случае, не должны усугублять его. От одной мысли о войсках и забастовках меня в дрожь бросает. Представьте себе все это, да еще в наше время. Я допускаю, что люди бунтарски настроены, но вообразить себе, что безработные и их голодающие семьи выйдут на улицу, а мы нашлем против них войска: ужасно, только не это!

Карл прервал его:

— Верно. Этому как раз мы и должны помешать. Но если мы займем позицию пассивных наблюдателей, то как мы сможем это сделать?

— Спокойствием и уступчивостью. Надо всеми средствами добиваться примирения. Моральный выигрыш тут бесспорен.

Положив обе руки на стол, Карл угрюмо покачал головой.

— А к чему он нам? Чтобы сохранить свое лицо? Но мы должны показать другое лицо.

Седобородый:

— Вы имеете в виду железный горох?

— Без кнута с людьми ничего не сделаешь.

Круглолицый представитель тяжелой индустрии рассмеялся:

— Абсолютно неверно. Как раз наоборот. С кнутом ничего не сделаешь.

Карл, будто не слыша:

— Мы нуждаемся в твердой власти, внушающей одним — страх, другим — благоразумным — доверие.

Внезапно он загорячился и сильным движением выбросил руки:

— Вы не должны забывать, господа, что мы в опасности, мы сами еще не знаем, до какой степени. Откуда мы знаем, как вооружены наши враги, да-да, как они уже в данный момент вооружены? Мы сидим тут и совещаемся… Нельзя терять ни минуты времени, время работает на них, а не на нас.

Железный магнат перестал улыбаться, притушил сигару о пепельницу, тихо свистнул.

— Вы, повидимому, требуете от нас немедленных решений?

Карл замотал головой. Железный магнат колебался, седобородый коллега Карла тоже, остальные молчали. Юрисконсульт союза откашлялся, но так ничего и не сказал. Начались частные разговоры, мало-помалу они оттеснили общие вопросы. Участники совещания задумались.

Как-то зимним вечером Карл, оживленный, вышел вместе с Юлией из пригородного поезда, доставившего их почти к самому дому. Они были в гостях, где общество состояло, главным образом, из офицеров. Засиделись поздно, шли горячие споры, закончившиеся, однако, единодушным выводом — без боя мы не дадим себя проглотить. Бодрый протест звучал почти во всех речах. Есть еще все-таки, что защищать! Велика была традиция страны! Присутствующие с трепетом говорили о великих исторических событиях, о могущественных исторических личностях, воздвигших основы этого государства, их отечества. Если бы кому-нибудь удалось потрясти это чудесное любимое здание или подкопаться под него, то лучше погибнуть под его рухнувшими стенами, чем отдать его. Впервые многие почувствовали сильный подъем воинственного духа, трудно было сказать, где и в ком был его источник.

Пройдя перрон, Карл и Юлия, оба — в меховых шубах, свернули в огромный кассовый зал, откуда парадная лестница вела на улицу. Зал, кишевший обычно пассажирами, теперь, после полуночи, казался пустынным, на высоком сводчатом потолке одиноко горел длинный ряд больших матовых лампионов. Из многочисленных окошечек, примерно около двадцати, светились только три. Проходя с Карлом по широкому среднему проходу, Юлия вдруг тихо вскрикнула и прижалась к мужу.

— Что с тобой?

Она указала на одно окошечко, оно было закрыто. Но на скамье, отделявшей, обычно, поток пассажиров, покупающих билеты от уже купивших, лежала куча тряпья, из-под которой свисали на пол башмаки. Карл пожал плечами.

— Да он спит. Безобразие, что их пускают сюда.

Юлия крепко держала его об руку, вот — у другого окошечка такой же ворох тряпья, она обернулась, — всюду, всюду лежали люди в лохмотьях, лицом уткнувшись в деревянные скамьи. У некоторых окошечек не только на скамье, но и под ней, на каменном полу, лежали или сидели, скрючившись, покрывшись мешками, люди в отрепьях. Придерживая высоко у шеи мех, Юлия взглянула на Карла:

— Это ведь ужасно. Они спят здесь.

— Да, до двух часов. А там — на все четыре стороны. Вокзалы очищаются.

— Ужасно! Ужасно! Куда же они идут?

— Для этого существуют ночлежки.

Он зашел в кафе, примыкавшее одним из своих входов к этому залy, купить папиросы. Юлия осталась у двери и, повернувшись к тихому, пустынному залу, стала разглядывать его. На стенах висели большие рекламные плакаты: «Вас ждут сияющие просторы приморских пляжей». «В горах, с их целительным воздухом, с их снегом и спортивными развлечениями, вы закалите свое здоровье». Напротив, за освещенным окошечком, двигались двое служащих со спокойными, круглыми лицами. Вдруг, вплотную около них какая-то фигура поднялась, села, обвела глазами зал, порылась в мешке, на котором лежала, достала хлеб и начала жевать. Хлеба было немного. Поев, существо посмотрело себе на руку, провело рукой по лицу — в темноте Юлия не могла разглядеть этого лица, — зевнуло и снова легло на скамью.

«Человек», — подумала, почувствовала она. Карл с дымящейся папиросой во рту подошел к ней, свежий, крепкий.