Синтия Д'Апри Суини - Гнездо [litres]

В ее голосе звучали поражение и безнадежность.

– Знаешь, – сказал Винни. – Еще как знаешь.

Не с первой попытки, но до того как принести Матильде зеркало, он сумел убедить ее кузена Фернандо встретиться с ним наедине. Фернандо поначалу держался подозрительно, и Винни быстро понял, в чем причина этой настороженности, тайны и обороны вокруг Матильды: страх депортации. Понемногу Винни вытянул из Фернандо всю историю – свадьба, поездка на крутой тачке, «Скорая», поспешно созванное собрание у адвоката всего через пару дней, поспешное подписание бумаг и выдача чека, отказ судиться с Лео Пламом или претендовать на страховку. Семья не хотела, чтобы полиция составляла протокол, потому что на родителей Матильды – и мать Фернандо, которая тоже была нелегалкой, не говоря уже об остальной многочисленной родне, – обратили бы внимание миграционные власти, чем им не раз угрожал Джордж Плам, если верить Фернандо. Винни пытался понять, какое именно соглашение подписала Матильда (в больнице, обколотая морфином; нелепость, издевательство). В конце концов он убедил Фернандо, что разговор с Лео Пламом не повлечет за собой никаких юридических последствий.

– Я просто хочу по-дружески с ним побеседовать, – сказал Винни.

Фернандо расхохотался:

– Ты понимаешь, почему мне это кажется не совсем правдоподобным?

Фернандо едва не дал Винни в челюсть, когда тот наорал на Матильду в пиццерии; он ему не доверял.

– Клянусь, – сказал Винни. – Могилой матери. Я бы не сделал ничего, что может повредить Матильде. Поверь. Я никогда, никогда не причиню Матильде вреда.

В это Фернандо как раз верил, потому что Винни явно был от нее без ума. А еще Фернандо ощущал немалое чувство вины из-за недель, последовавших за аварией. Он запаниковал; они все запаниковали. Его, как и всех, ослепила сумма, которую предложили Пламы, и ему было стыдно думать о том, что Матильда помогла ему выплатить некоторые ссуды за учебу на юридическом. Он испытал такое облегчение, что почти не возражал.

– Ладно, – наконец сказал он Винни. – Но ты должен рассказать Матильде, что задумал, и она должна согласиться. Обещай, что будешь вести себя осторожно.

– Даю слово.

Он никого не боялся, и таинственный Лео Плам уж точно его не пугал. Он уважал сомнения Фернандо, но ему не надо было встречаться с Лео Пламом, чтобы понять, что тот за человек: трус он гребаный.

Матильде было так стыдно за вечер, когда случилась авария, что она не все понимала – в отличие от Винни. Что за человек бросает жену на свадьбе и враньем заманивает молодую девочку в свою машину? Что за человек даже не задумывается, стоит ли садиться за руль с таким уровнем алкоголя и наркотиков в крови? Что за человек, твою мать, не извинится и не узнает, как там девочка, у которой из-за его прекрасного стояка больше нет ноги? Трус, вот он кто. А Винни кое-что знал о трусах: их легко прогнуть.

У Винни был план. Он попросит Лео Плама о встрече и даст понять, что деньги им не нужны, потому что не в деньгах дело. Винни нужен был доступ. Он навел справки и выяснил, что Лео вращается в нужных кругах. Лео мог свести Матильду с нужными людьми и помочь ей с любыми программами, где решат ее вопросы с протезами, вплоть до новой операции, если потребуется. Он хотел, чтобы Лео нажал на определенные рычаги, и не собирался давать ему выбор. Он собирался донести до него, что не побоится выставить Лео трусом, которым тот и был. Он наденет форму, встанет рядом с Матильдой и так унизит Лео Плама, что тот прогнется. Лео может напасть в ответ, и Винни только рад будет драке, но не случится никакой драки. Потому что он знал еще кое-что о трусах. Больше всего они боятся, что их разоблачат. Все получится само собой.

– Нет, – сказала Матильда. – Ни за что.

Она отпустила зеркало, и то упало на пол, и теперь Матильда в ярости прыгала по кухне.

– Я даже обсуждать это не стану.

– Придется обсудить. – Винни был непреклонен.

– Уходи. Пожалуйста. Спасибо за пиццу, за зеркало. Я устала, я хочу…

– Это все, – перебил Винни, тыча пальцем в культю Матильды, – дерьмо собачье.

Матильда стояла к нему спиной, держась за кухонную раковину.

– Почему ты орешь? – спросила она, обернувшись. – Почему все время лезешь в драку? Вечно злишься на всех и вся.

– А почему ты нет? – Левая рука Винни то сжималась в кулак под жестким кухонным светом, то разжималась. – Почему ты, твою мать, не злишься?

– Потому что ничего хорошего в этом нет.

– Я не согласен.

– Может быть, тебе стоит рассказать своему мозгу новую историю. Давай, воспользуйся зеркалом. Посмотри на свое лицо, посмотри, какое оно уродское, когда ты злишься.

Он глубоко вдохнул и ударил ладонью по холодильнику рядом с Матильдой. Она вздрогнула.

– Почему ты не разозлишься настолько, чтобы попросить того, чего заслуживаешь? – спросил он.

Она тяжело опустилась на кухонный стул, лицо у нее было опрокинутым и тусклым. Казалось, она сейчас заплачет; Винни ни разу не видел, чтобы она плакала. Матильда не могла на него даже посмотреть. Она так часто пыталась усилием воли вернуться в ту кладовку, когда еще ничего не случилось, когда Лео вальсировал с ней под музыку. Если бы только можно было начать все заново, не ввязываться во все это, уйти от Лео, вернуться к Фернандо на кухню и взять мягкую бутылочку с уксусной заправкой. Она мрачно посмотрела на Винни.

– Я больше не могу ни о чем просить, потому что получила по заслугам, – сказала она. – Я получила именно то, чего заслуживала.

Нэйтан Чаудбери был вне себя, когда Лео захотел продать «Спикизи Медиа» .

– Он наш, – сказал Нэйтан. – Мы этот гребаный ресурс создали, и наконец-то все наладилось, он разрастается и улучшается, а теперь ты хочешь передать его кучке корпоративных зануд? Почему? И чем заняться?

Нэйтан спорил несколько недель, но Лео уперся, а Нэйтан не мог себе позволить выкупить его половину бизнеса.

– Я все, – сказал Лео Нэйтану. – Я ухожу.

Лео устал. Устал работать круглые сутки, устал от обшарпанных офисов, которые пусть и были лучше его гостиной, но ненамного. Устал от молодых, умных, вечно недовольных переоцененных стажеров, которых они брали и которыми приходилось постоянно во всем руководить – Лео то и дело чувствовал себя матерью семейства. Он дважды за неделю зашел в крошечный конференц-зал и застукал там парочки. Кто-то вечно оставлял в маленьком холодильнике еду, и она покрывалась плесенью; раковина всегда была полна грязных чашек из-под кофе.

Он устал от того, что вечно нет денег. Устал сталкиваться с приятелями по колледжу и слушать о дорогостоящих поездках и долевой собственности в Хэмптонс, устал восхищаться тем, что они одеты лучше него. Устал от собственного нежелания принимать гостей, потому что так и жил в удручающе безликой послевоенной двухкомнатной квартирке на втором этаже, – ее окна выходили на крышу вентиляционных компрессоров этажом ниже, и, когда они все разом включались, квартира ходила ходуном; одну комнату он всегда нелегально сдавал.