Пип Уильямс - Потерянные слова

От работы на кухне меня освободили, но я часто заглядывала туда, особенно когда папа работал допоздна и мне не хотелось одной идти домой. Новые шторы и живые цветы делали дом уютным, но долгими летними вечерами мне больше нравилось болтать на кухне с Лиззи, а с наступлением холодов мне казалось расточительным тратить уголь на одного человека.

— Ты не могла бы кое-что сделать для меня, Лиззи? — спросила я, когда мы вместе стояли у раковины.

— Все что угодно, Эссимей. Ты же знаешь.

— Не могла бы ты помочь мне собирать слова? — спросила я, искоса взглянув на ее реакцию. Лиззи стиснула зубы, и я поспешила добавить: — Не из Скриптория.

— Где же мне их брать? — спросила Лиззи, не отрывая глаз от картофеля, который чистила.

— Везде, где ты бываешь.

— Мир непохож на Скриппи, Эссимей. Слова не валяются под ногами в ожидании, когда их подберет какая-нибудь проворная девочка, — Лиззи посмотрела на меня и улыбнулась.

— В том-то и дело, Лиззи. Я уверена, что существует много слов, которые никогда не были написаны на бумаге, и я хочу их записать.

— Зачем?

— Я думаю, они не менее важны, чем те, которые собирают доктор Мюррей и папа.

— Еще как важны, — начала Лиззи, но осеклась. — Я хотела сказать, что, конечно, они не менее важны. Мы произносим их, потому что ничего лучше не знаем.

— Я так не думаю. Иногда правильные слова не совсем уместны, поэтому люди придумывают собственные или используют старые на свой лад.

Лиззи рассмеялась.

— Люди, с которыми я общаюсь на Крытом рынке, понятия не имеют, что такое правильные слова. Они и читать толком не умеют, вот и стоят разинув рот, если какой-нибудь джентльмен остановится поболтать с ними.

После того как мы почистили весь картофель, Лиззи стала резать его пополам и складывать в большую кастрюлю. Я вытерла руки теплым полотенцем, висевшим у печи.

— К тому же, — продолжила Лиззи, — негоже служанке водиться с людьми, которые злоупотребляют пикантными словечками. Что подумают о Мюрреях, если кто-нибудь услышит, как я сквернословлю в свободное от работы время?

В своем воображении я уже нарисовала кучу слов, которая будет настолько большой, что для нее понадобиться новый сундук, но без помощи Лиззи мне даже лентой будет нечего перевязывать.

— Лиззи, ну пожалуйста. Не могу же я бродить по Оксфорду одна. Если ты не поможешь мне, придется вообще отказаться от этой затеи.

Лиззи разрезала последнюю картофелину и повернулась ко мне.

— Даже если соглашусь, у меня получится подслушивать только женщин. Мужчины, в том числе и те, что работают на баржах, прикусывают язык с такими, как я.

Тут у меня появилась новая мысль.

— То есть ты считаешь, что есть слова, которые используют и понимают только женщины?

— Наверное.

— А пример могла бы какой-нибудь привести? — спросила я.

— Передай мне соль, — попросила Лиззи, снимая крышку с кастрюли.

— Ну можешь?

— Думаю, что нет.

— Почему?

— Некоторые я не хочу говорить тебе, а другие не смогу объяснить.

— Может, я могла бы пойти с тобой по делам и сама подслушать разговоры? Я не буду тебе мешать, просто буду слушать и, если мне попадется интересное слово, его запишу.

— Может быть, — сказала Лиззи.

По субботам я начала вставать пораньше, чтобы идти с Лиззи на Крытый рынок. В моих карманах лежали листочки и два карандаша, а я ходила за Лиззи, как барашек за Мэри [30] Mary Had a Little Lamb — детская песня XIX века. . Мы начинали с фруктов и овощей, чтобы успеть купить самые свежие. Потом отправлялись в мясную лавку, рыбный магазин, пекарню и к бакалейщику. Обходили ряд за рядом, заглядывая в окна магазинчиков, где продавали шоколад, шляпы или деревянные игрушки. Напоследок мы посещали маленькую галантерею. Лиззи иногда покупала себе новые нитки и иголки, а я чаще всего возвращалась домой разочарованной. Торговцы были дружелюбными и вежливыми и использовали заурядные слова.

— Они хотят, чтобы ты потратила у них свои денежки, поэтому не рискуют поранить твои нежные ушки, — объяснила Лиззи.

Изредка я улавливала непонятные слова, когда мы проходили мимо торговца рыбой или мужчин, разгружающих тележки с овощами, но Лиззи отказывалась спрашивать их значение и мне не разрешала.

— Если так будет продолжаться, Лиззи, я никогда не наберу слов.

В ответ она пожимала плечами и шла дальше по рынку своей проторенной дорожкой.

— Наверное, мне придется и дальше спасать слова из Скриптория.

Лиззи сразу же насторожилась, на что я и рассчитывала.

— Но ты же не станешь?.. — начала она.

— Не знаю, смогу ли я себя сдерживать.

Лиззи долго смотрела на меня, потом сказала:

— Давай посмотрим, чем сегодня торгует старая Мейбл.

Мейбл О'Шонесси притягивала и отталкивала одновременно, как две стороны магнита. Ее лавка была самой маленькой и скромной — два деревянных ящика, поставленных бок о бок, были завалены найденными на улице вещами. Обычно Лиззи водила меня другой дорогой, и долгое время Мейбл была для меня мимолетным призраком из острых костей, грозящих порвать тонкую сухую кожу, и в рваной шляпе, едва прикрывающей проплешины на голове.

Когда мы подошли близко, стало ясно, что Лиззи и Мейбл хорошо знакомы.

— Мейбл, ты сегодня ела? — спросила Лиззи.

— Даже на черствую булку не наторговала.

Лиззи достала булочку из нашей сумки и протянула ее Мейбл.

— А это еще кто? — спросила она с полным ртом хлеба.

— Эсме, это Мейбл. Мейбл, это Эсме. Ее отец работает у доктора Мюррея, — Лиззи смущенно посмотрела на меня. — Эсме тоже работает над Словарем.

Мейбл протянула мне руку. Длинные грязные пальцы торчали из рваных перчаток. Вообще-то я не любила рукопожатия и машинально обтерла обожженную кисть о ткань юбки, как будто хотела защитить ее от неприятностей. Когда я все-таки протянула руку, старуха рассмеялась.

— Такое ничем не вытрешь, — сказала она.

Мейбл схватила мою ладонь двумя руками и исследовала ее, как доктор во время осмотра. Она осторожно перебирала мои пальцы, сгибая и разгибая их суставы. Ее пальцы казались столь прямыми и ловкими, сколь мои кривыми и неуклюжими.

— Они работают?

Я кивнула. Мейбл отпустила мою руку и жестом показала на свой прилавок.

— Тогда ни в чем себе не отказывай.

Я начала перебирать ее товар. Неудивительно, что она ничего не ела: все, что она продавала, было обломками разбитых вещей, вытащенных из реки. Единственными уцелевшими вещами были чашка и блюдце, оба со сколами, но еще пригодные для использования. Мейбл поставила чашку на блюдце, как будто они были чайной парой, хотя никогда таковой не являлись. Пить чай из такой посуды стал бы только нищий, но из вежливости я взяла чашку в руки и начала рассматривать изящный узор из роз.