Пип Уильямс - Потерянные слова

У Элси и Росфрит был свой набор звуков. Мне нравилось слышать, как края их юбок скользят по полу и подметают случайно упавшие листочки. «Какая неожиданная удача», — думала я и внимательно следила, где они остановятся, чтобы потом забрать листочки, если меня кто-нибудь не опередит. Девочки Мюррея — я иногда их так про себя называла, хотя нам всем уже перевалило за тридцать — освежали воздух лавандой и розой, и я вдыхала его с наслаждением, чтобы избавиться от запаха небрежной гигиены мужчин.

Время от времени в Скриптории наступала тишина, и он полностью становился моим. Такое случалось обычно перед выходом новой брошюры, когда все редакторы и старшие помощники собирались в старом здании Музея Эшмола, чтобы разрешить последние разногласия, а Элси и Росфрит не упускали возможность куда-нибудь отлучиться.

Заполучив Скрипторий в свое распоряжение, я обычно ходила между столами и книжными полками в поисках затерянных листочков, однако в то утро все пошло не так. Свой утренний перерыв на чай я провела в комнате Лиззи, разбирая листочки. У меня появились новые женские слова, над которыми мне хотелось поработать.

Я подняла крышку стола и взяла коробку из-под обуви, которую использовала как ячейку для собственных слов. Она была заполнена наполовину маленькими стопками листочков, скрепленных вместе. В каждой из них были записаны слова, их значения и цитаты от разных женщин. Я разложила новые слова у себя на столе. Для некоторых я уже написала определения, а для других мне еще нужно было оформить заглавные листочки. Эту часть работы я любила больше всего: рассмотреть все значения слова, выбрать из них то, которое станет главным, и придумать определение. Я никогда не оставалась одна, разбирая свои листочки. Меня сопровождали голоса женщин, которые называли мне эти слова. К Мейбл я прислушивалась дольше всех, чтобы убедиться, что правильно поняла ее, и, когда у меня получалось, в моем воображении всплывала ее беззубая улыбка.

Подушка для иголок, которую мне подарила Лиззи, теперь жила у меня в столе. Я вытащила из нее булавку, чтобы скрепить листочки для слова git [52] Мерзавец. . Тильда была первой, от кого я услышала это слово, но Мейбл использовала его всякий раз, когда говорила о мужчинах, которые ей не нравились. Даже Лиззи произносила его время от времени. Значит, оно было оскорбительным, но не вульгарным. Мейбл никогда не называла так миссис Стайлз, следовательно, оно относилось только к мужчинам. Я сколола булавкой уголки листочков и стала придумывать определение.

— Что это?

Булавка уколола мой палец, заставив меня охнуть. Я подняла голову. Мистер Данкворт стоял рядом и смотрел на кучу листочков, застилавших мой стол. Ничем не прикрытые и беззащитные слова, которыми я не должна была заниматься в рабочее время.

— Ничего особенного, — ответила я, сгребая их в кучу и улыбаясь ему. Я понимала, насколько глупо сейчас выглядела: взрослая женщина, прижавшаяся к школьной парте.

Мистер Данкворт наклонился поближе, чтобы рассмотреть слова. Я попыталась отодвинуть свой стул назад, но у меня не получилось. Он продолжал пялиться на мои листочки.

— Если ничего особенного, почему вы ими занимаетесь? — спросил он, склоняясь надо мной так низко, что мне пришлось отстраниться от него.

Он взял одну стопку листочков.

Внезапно всплыло воспоминание, которое, как мне казалось, давно было стерто временем и добротой: я была меньше, стол — похожий на этот, а ощущение, что я не могу контролировать ситуацию, — таким же сильным. Я пыталась внушить себе, что моя жизнь отличается от жизни большинства женщин, которых я знала, но в такие минуты я чувствовала себя такой же бессильной что-либо изменить, как и они.

И тут я разозлилась.

— Для вас лично они не имеют никакого значения, — сказала я. — И тем не менее они важны.

Я с силой толкнула стул, и мистеру Данкворту пришлось отойти в сторону.

Я стояла рядом с ним так близко, как будто мы собирались поцеловаться. Его лоб был изрезан морщинами, которые возникают от постоянной сосредоточенности. По обе стороны от ровного пробора черных волос торчали жесткие белые волоски. Они выглядели неопрятно, и я была удивлена, почему он их не выдернул. Он отшатнулся назад. Я протянула руку за листочками, но мистер Данкворт их не отдал.

Он повернулся к сортировочному столу, унося с собой мои слова, и разложил их, как колоду карт, двигая и перебирая в руках. « Manhandling » [53] Грубое обращение, распускание рук. , — подумала я и решила записать это слово на листочек, как только он уймется.

Мистер Данкворт выбрал пару листочков и стал читать, стараясь понять, в чем их ценность. В нем сразу проснулся филолог: морщины на лбу смягчились, а губы расслабились. Мне вспомнились те редкие случаи, когда мне казалось, что у нас с ним много общего. Чем дольше он изучал мои слова, тем больше я сомневалась, не слишком ли бурно я на него накинулась.

Мои плечи опустились, и напряжение в скулах исчезло. Как же долго мне хотелось с кем-нибудь поговорить о женских словах, об их месте в Словаре, о недостатках методики отбора, из-за которой происходит упущение подобных слов. На мгновение я увидела в лице мистера Данкворта единомышленника.

Внезапно он собрал листочки в одну кучу, нарушив их порядок.

— Вы были правы, и вы были не правы, мисс Николл, — сказал он. — Ваши слова не имеют для меня никакого значения, но и важности в них тоже нет.

Я потеряла дар речи. Когда он отдал мне пачку листочков, меня так трясло, что я выронила их из рук.

Мистер Данкворт посмотрел на листочки на пыльном полу, но даже не сделал попытку помочь мне собрать их. Вместо этого он вернулся к сортировочному столу, просмотрел собственные бумаги, нашел то, за чем вернулся, и вышел из Скриптория.

Дрожь из рук перешла в каждую часть моего тела. Я опустилась на колени, чтобы собрать листочки, но у меня не получалось сложить их вместе. Я не могла сосредоточиться, и все казалось мне бессмысленным. Когда я услышала, что дверь Скриптория снова открылась, я зажмурилась от страха унижения — от того, что мистер Данкворт увидит меня на коленях.

Кто-то наклонился рядом со мной и стал собирать с пола листочки. Длинные красивые пальцы, но большой палец левой руки неправильной формы. Это был Гарет. Картинка из прошлого снова повторилась: он поднимал листочки один за другим и, отряхивая их от пыли, передавал мне.

— Ты сможешь позже разобраться с ними, — сказал он, — а пока лучше подними их и себя с этого холодного пола.

— Сама виновата, — услышала я свой голос.

Гарет ничего не ответил, он просто молча собирал листочки. Прошло несколько лет с тех пор, как я украла у него литеры, и, несмотря на его дружелюбие, я оттолкнула все мысли о нем, кроме вежливого знакомства.