Дарья Истомина - Леди мэр

— Вам туда.

— Куда — туда?

— К временно исполняющему обязанности губернатора области господину Захару Ильичу Кочету!

— Это вам — туда! Дармоедки!

Бобров в злости хочет выйти.

Карловна интимно потягивается:

— И вы больше не собираетесь пригласить меня на ужин к Гоги? Меня чрезвычайно заинтересовала проблема мазуточного топлива, то есть топочного мазута…

— Что?!

— И если совсем уж честно… С некоторых пор я просто не терплю военных, даже отставных. Я их ненавижу!

— Нет… Точно… Чистая шиза!

Валерку выносит из кабинета.

И тут в дверь входит не кто иной, как сам Кузьма Михайлович Чичерюкин.

Очень парадный.

Очень.

И даже при галстуке, что свидетельствует об обстоятельствах чрезвычайных.

Карловна с трудом сдерживает вопль.

Кузьма оглядывает кабинет и замечает:

— Ни хрена себе! Почти как у людей.

— Надеюсь, вы не ко мне? — холодно осведомляется Элга, шаря в бумагах.

— И не собираюсь. Где Лизка?

— Сегодня в городе ее не будет, если вы к ней. Я могу вас записать на прием на завтра, но не раньше четырнадцати часов двадцати минут, господин… э-э-э… Совсем не имею памяти, как вас зовут…

— Чичерюкин, — представляется Чич. — Кузьма Михайлович Чичерюкин. Начальник службы безопасности корпорации «Т»… Прошу прощения, а вас как именуют?

— Элга Карловна Станке. Первый помощник мэра этого города. Что дальше?

— Хватит валять дурака, Карловна, — вдруг устало говорит Кузьма. — Я не для того гнал сюда как псих, чтобы смотреть, как ты выдрючиваешься. Лизка влипла. Раскопай мне ее хоть из-под земли… Немедленно…

— Я должна иметь всю информацию, господин Чичерюкин, — невозмутимо замечает Карловна.

Информацию Элга получает вперемежку с порциями солдатского мата. Адресованного преимущественно мне.

Потому как Кузьме повезло утром этого дня присутствовать при мощном втыке, который устроил Белле Львовне Туманский, швыряя ей документацию чуть ли не в лицо.

«Какого черта, Белла?! Что за филькины грамоты ты мне суешь? Откуда у тебя такая дыра? Да еще в тихом нале? Вот же, все ясно. Это же не хухры-мухры. Это же сумма! Как корова языком слизнула! А финансовый директор об этом и не догадывается?! Ну что ты мне глазки делаешь?»

«А чего ты так из-за этой мелочевки завелся, Семен?»

«Ничего себе мелочевка! Да на эту мелочевку ты себе любую бирсовскую брюльку на сто каратов можешь хоть в каждую ноздрю вставить…»

«Это уж моя забота, чего и куда мне вставлять! Ну чего ты орешь? Ну ошиблись мои девочки… Может, не тем выплатили… Найду я тебе эти деньги… А зачем тебе наличка? Ты что? Опять в казино просвистел?»

«А вот это тебя уж совершенно не касается. Чтобы в пятницу деньги, вся сумма, лежали на этом столе! И не в чеках! Не в кредитных картах! Налом!»

Когда Чичу удалось ускользнуть вслед за Беллой, он нашел ее на черной лестнице беззвучно плачущей, потому как даже плакать в голос на фирме она не имела права себе позволить.

«Мне пиз…ц, Кузя, — сказала она Чичерюкину. — Сенька накрыл меня плотно. Я сама не выкручусь. Гони к Лизавете… Я ее выручила, теперь ее очередь меня спасать. У нее есть сутки. Ну, может быть, еще ночь!»

— Понимаешь, Лиза, — угрюмо сказал мне уже в Сомове Кузьма. — Я первый раз такое увидел… Как человек стареет на глазах. К Семену вошла такая еще бравая тетечка, а на лестнице сидела уже старуха… Толстая такая, лохматая… И руки у нее дергались… Ну, сама понимаешь… Для нее служба, работа эта на Туманских, репутация — все… В общем, полный кирдык!

В Сомово, заполучив тревогу от Элги, я домчала за полтора часа. Выкинула из-за баранки казенной «Волги» водилу и повела сама. Правда, Элга еще успела вызвать в мэрию Степана Иваныча.

Так что часам к восьми вечера мы там торчим все вместе.

А я просто не знаю, что делать.

Выходит так, что эти дикие деньги я должна вернуть раньше оговоренных сроков. Но Белла Львовна тут ни при чем. При всем, как всегда, я.

Чичерюкин здорово устал после гонки из Москвы. Я ему сказала, чтобы шел в дедов дом, к Гаше.

— Ты уж извини, но мне лучше в гостиницу: там хоть вы гундеть не будете.

Когда он ушел, Карловна влипла в окно. По-моему, она уже ничего не видела и никого не слышала.

— Валите отсюда, Элга! — приказала я ей. — Да идите же за ним… Вашу мать!

— Вы полагаете, это логично? — нелепо удивилась она.

— Вы еще здесь?

Мне даже легче стало, когда я от них избавилась.

— Я, конечно, могу с Симой поговорить… — нехотя предлагает Степан.

— Нет, никогда. Да и не даст она… Мне…

— Да это я так, с отчаяния… Ну и загнала ты себя в пятый угол, Лизавета. Я же не знал ничего… Грешным делом думал… Это твой бывший Туманский от щедрот своих тебе отстегнул. А вообще-то ты извини, но ты и сама виновата.

— В чем?

— Да поскромней надо бы, порасчетливей. Привыкла ты там у себя в Москве на сейфах сидеть. Ну ладно дровяная приплата старикам, лекарствами Николашу Лохматова на зиму забила, питание школьное, пожарке брандспойты… У них же там не рукава — старье… все в дырах… Но инструмент этот! Это же сумасшедшая сумма! Все ахнули, когда его привезли.

— Ладно, пусть так. Увлеклась я… с этим роялем, но я же даже себе зарплаты не плачу. Нас фактически Карловна с лета содержит на свои сбережения. Только уже деликатно осведомлялась: сколько ей еще так?

— А большой Захар? Покрутился, наобещал златые горы… Особенно в порту… работягам… И с концами?

— А у него там в канцеляриях такой футбол отработан — никакого чемпионата мира не надо. Никто ни в чем не отказывает. Никто! Но: «Вы же понимаете наши трудности? Потерпите до конца квартала… Только в конце года…» Господи, и Беллку подставила. Никогда мне не было так стыдно, Степан Иванович. Безвыходно, блин…

— Я думаю, и не такое бывало… А?

— Такое — не такое… Я всегда одно знала — я одна! Выживу — сама! Сдохну — сама! А тут… Я как бутерброд: сверху дерьмом намазано, снизу — тем же самым, а посередине — я! Ну хоть стреляйся.

— У тебя пистолет есть?

— Лыков даст. Ну ладно. Ты мне скажи — деньги в городе есть? Хорошие деньги? Большие?

— Есть.

— Вот и я… Носом чую… Есть! Потому как чем больше наши славные граждане вопят о невыносимой тяжести бытия — тем больше у них в чулках…

Я чуть не вою от безысходности, но тут меня осеняет. Вспоминаю я кое-что. Хотя, может быть, это все бред сивой кобылы?

У меня всегда так: поставят к расстрельной стенке — что-нибудь да находится.

Я долго разглядываю унылого Степана Иваныча. Сучка у него жена все-таки. Ну хотя бы очки ему подобрала с приличной оправой. Торчат на подпухшем, как разварная картошина, шнобеле кругляшки в белой пластмассе, как для слабовидящих детей.

— Зюнька… Конечно… Он самый… — наконец говорю я.