Мельхиор Верденберг - Ночные тени [litres]

Вернеру вспомнился эпизод с чернокожим ребенком. Тот бракоразводный процесс завершился весьма неожиданно. Некий маляр настаивал на разводе, поскольку жена родила ему чернокожего ребенка. Тогда вопрос о виновности играл в бракоразводных процессах едва ли не ключевую роль для решения финансовых вопросов. Но женщина упорно отрицала любые внебрачные контакты, хотя никак не могла объяснить роковой цвет кожи малыша. Подмена новорожденного в родильном отделении исключалась, так как мать рожала, находясь в полном сознании.

Кристоф перебил его. Ему не терпелось рассказать собственную историю о необычном бракоразводном процессе. Один швейцарец подал в суд на жену за то, что та отказывалась исполнять супружеские обязанности. На втором заседании суда, однако, выяснилось, что обвиняемая, красивая и хрупкая женщина, на самом деле была в биологическом отношении мужчиной, которого по неизвестной причине воспитали в женском монастыре девочкой. Суд не мог сделать предметом разбирательства трагическую судьбу молодого представителя чужой культуры, но долго обсуждал вопрос, какое решение было бы для него более благоприятным: объявление брака недействительным или же развод.

– Все как у нас, – подхватил Вернер и продолжил свою историю. – В нашем случае понадобилось длительное исследование, в результате которого оказалось, что истец сам явился переносчиком чужого семени. Неверный супруг вступил в сексуальный контакт без презерватива с проституткой, которая перед этим обслуживала чернокожего клиента, а дома тут же переспал с женой.

Так или иначе, истинный виновник был установлен, его обязали выплатить определенную компенсацию жене и ребенку. Судьбой белой женщины и ребенка суд не занимался.

– Эй, эй! – вновь послышалось сверху.

Оба бывших председателя взглянули друг на друга слегка покрасневшими глазами.

– Продолжим изучение чужих культур или разойдемся по домам?

Из нашей гостиной было видно, когда соседи находятся дома, – во всяком случае, об этом можно было догадаться, судя по тому, горит у них свет или нет. Небольшие многосемейные коттеджи стояли на склоне Альбисберга на приличном расстоянии друг от друга, оберегая их жителей от посторонних глаз.

Наше знакомство основывалось на соседстве. Брат жены приятельствовал с нашим общим другом, поэтому однажды мы встретились на одной из многих вечеринок, на которых людям не обязательно расходиться после двух часов ночи. Раньше мы только виделись друг с другом, обычно на парковке, но теперь стали звать друг друга по именам. За этим последовало приглашение на домашний ужин.

Такое приглашение на домашний ужин вчетвером было для нас внове. Мы только что сбежали из родительского дома на свободу, поэтому презирали буржуазные нормы социального общения. Однако приходилось с ними считаться. Мы с иронией отнеслись к приглашению как к тренировке по привыканию к ненавистной для нас жизни обывателей. Дух времени склонял нас к альтернативной культуре, тем не менее в тот вечер мы с букетом цветов и бутылкой вина отправились к соседнему дому, вежливо позвонили в дверной звонок и трижды поцеловали в щеку хозяйку, открывшую нам входную дверь. Подобный обычай как раз входил в моду, отличая тех, кто причислял себя к авангарду, от обывателей, а мы, разумеется, непременно хотели находиться в рядах первых.

Наши опасения относительно презренной буржуазности оказались небезосновательны. Супруг, охотно исполнявший роль гостеприимного хозяина дома, взялся жарить мясо на гриле, которое должно было стать главным событием званого вечера. Надев передник в качестве обязательного атрибута настоящего специалиста по грилю, он разложил куски мяса на электрической жаровне, установленной на балконе. К мясу уже был приготовлен салат, купленный в сетевом магазине, отличный французский соус в пластиковых стаканчиках и пузатая бутылка вина «Антинори» в плетенке.

О чем мы тогда говорили, не помню. Вероятно, о «Последнем танго в Париже», а может, о Пазолини, Фассбиндере или Бергмане. Тем для разговора хватало, пока хозяин дома не дошел до своего конька.

Он сказал, что хочет сфотографировать мою подругу голой, лучше всего вместе с его женой. Разумеется, речь идет о художественной фотографии, о чистой эстетике. Фотография обнаженной натуры – это изумительный жанр, но в нем не обойтись без натурщиц.

Едва затронув эту тему, он, не дожидаясь реакции собеседников, перешел к своей следующей роли и превратился в укротителя.

У стены, неподалеку от нашего стола – чего я раньше не заметил, – находился террариум. Теперь на него обратил наше внимание хозяин дома, объявив, что сейчас состоится аттракцион живого кормления хищника. Левой рукой он поднял небольшую картонку.

Некоторые из моих знакомых, вполне симпатичные люди, держали в доме хорьков – маленьких, агрессивных, вонючих зверьков, с которыми трудно ужиться. Двое других обзавели пауками-птицеедами, о которых заботились едва ли не больше, чем о своих сожительницах – по крайней мере, на взгляд постороннего человека. А еще есть любители декоративных рыбок, которые доставляют, видимо, их владельцам большее эстетическое наслаждение, чем, скажем, висящая на стене картина. Я тоже люблю животных, однако не хотел бы иметь у себя в квартире каких-либо экзотических тварей .

А еще я ненавижу кошек, пожирающих мелкую живность, хотя они умны и ласковы: ведь они никогда не моются, только вылизываются, шляются где попало, а потом норовят залезть к тебе в постель. Но бранить кошек опасно, любовь к ним не знает границ.

Свои мысли я оставил при себе. Вино настраивало на благодушный лад. Поколебать его не мог даже приютивший у себя дома змею любитель обнаженной натуры, положивший глаз на мою девушку.

Наш Дзампано отодвинул крышку террариума. Там на освещенном тепловой лампой песке свернулась змея, которая высовывала свой раздвоенный язык. Мой детский кумир Виннету презирал людей с «раздвоенным языком», то есть, как мы говорим, двуличных. Возможно, поэтому я до сих пор недолюбливаю змей. Такое же чувство я испытывал и к этому матовому, с коричневым отливом экземпляру примерно метровой длины. Не обращая внимания на зрителей, змея, похоже, сосредоточилась на предстоящем аттракционе.

Картонка открылась, из нее в террариум вывалилась мышка. Моя девушка, не сдержавшись, ойкнула. Я не знал, как себя вести. Схватить ее за руку и броситься прочь?

Вместо этого я вместе с остальными уставился на мышку и поджидавшую ее змею. Мышка замерла на песке, глазки испуганные, волоски возле рта стоят торчком, непрерывно подрагивают. Змея оставалась неподвижной, хотя мышку заметила сразу. Она медлила, предвкушая поедание жертвы.