Мельхиор Верденберг - Ночные тени [litres]

На Зильский лес опустилась ночь. Барсуки ничего не боятся, играют, как котята. Такое сравнение позволяет представить себе барсучат тому, кто никогда не видел их веселящимися в ночном лесу.

– Может, ты искал спасение не там, где надо?

Кобольд все еще вздрагивает. Он поднимает глаза вверх. Солнца он сегодня не видит. Небо заволокли облака. Лишь отблески лунного света дают возможность отыскать тропинку среди черных сосен. Испуганный филин прекращает ночную охоту. На мое лицо падают капли измороси.

Я все еще лежу на лесной земле. Кобольд исчез. Я приоткрываю правый глаз. Нет ли поблизости лестницы в небеса? Может, кобольд уже карабкается по ней, а я еще внизу? Сейчас появятся змеи и пауки, чтобы утащить меня под землю. Я ползу вниз, к берегу Зиля. Получается неплохо; склон довольно крут, но заросли не слишком густые. Только проклятый дикий крыжовник раздирает мне кожу. Наконец я выбираюсь на шоссе. Я не похож на скачущую лягушку, однако первый же автомобиль расплющивает меня в лепешку.

Гора Церфрайлахорн, 2015 (М. В.).

В 1628 году от Рождества Христова Мария пришла к воскресной заутрене в церковь деревни Вальс. Она села сзади, где было отведено место для самых бедных прихожан.

Тем воскресным утром народу в церкви собралось меньше обычного, что с тревогой отметил пастор Петрус. На лбу его проступили морщины. Лето выдалось скверным, от непогоды пострадали как скотоводы, так и погонщики, которые занимались перевозками на вьючных животных. Многие семьи жили впроголодь, вера теряла силу. Люди начали сомневаться в религии. Сегодня пастору особенно хотелось утешить прихожан своей проповедью.

Когда Мария, тихонько зайдя в церковь, села позади, ему сразу вспомнились те радостные часы, когда она, смышленая девчушка, приходила на уроки Закона Божьего. После конфирмации ей пришлось покинуть деревню. Ее отдали погонщикам, чтобы она работала на бернинской перевалочной станции. Петрус понимал, что его церковь не может защитить всех своих чад, и был счастлив вновь увидеть Марию. Сразу после заутрени он хотел поговорить с ней.

По окончании проповеди собравшиеся запели хорал; сам Петрус испытывал смущение. Произнесенные слова казались ему пустыми, они не тронули душу прихожан, отчего их хор был нестроен и походил на кошачью свадьбу. Где умирает надежда, там теряет силу вера.

Петрус сошел с амвона, прихожане начали расходиться. Он искал Марию, чтобы поговорить с ней, не слишком расспрашивая о бедах, но все-таки узнать, как ей живется. Он медленно шел за прихожанами, побывавшими на заутрени. В предпоследнем ряду он нашел Марию, которая все еще сидела на скамье, молитвенно сложив руки.

– Мария, дитя мое, – обратился он к ней. Из-под платка, прикрывшего ее золотистые волосы, Мария взглянула на пастора; на ее лице виднелись темные пятна.

Вальс и раньше страдал от чумы. В 1580 году в деревне Квинтен, что находится на берегу Валенского озера, чума унесла шестьдесят девять из семидесяти тамошних жителей. С тех пор минуло полвека, и вот, как лесной пожар, разнесся слух, что черная смерть опять наведалась в долину Вальса.

Через четыре дня Марию похоронили. Траурная процессия была маленькой. Петрус возглавлял ее, а шедших за гробом людей можно было пересчитать по пальцам одной руки. Сила креста была слабее страха.

Каждую неделю приходилось запрягать мула в похоронные дроги. Смерть не щадила ни детей, ни стариков, ни женщин, ни мужчин в расцвете лет. У нее отсутствовала система, она косила всех подряд.

Смерть принесла в деревню раздоры. Собрание общины разделилось на две фракции, которые ожесточенно сражались друг с другом. Одни, коренные вальсийцы, хотели закрыться от всех, остановить перевозки, прекратить всякое общение с внешним миром, с соседними долинами; другие, напротив, хотели отправить своих детей как можно дальше, чтобы они смогли выжить.

Петрусу было тяжело на амвоне. Господь не вразумил его, не подсказал, что будет лучше для Вальса. Сам он не мог выбрать, на чью сторону встать. Что принесет спасение? За пределами общины таится опасность, о чем свидетельствует печальная участь Марии, но теперь смертельная зараза проникла в саму деревню, так не принесет ли попытка закрыться от всех гибель всем ее жителям? Ему хотелось совершить паломничество в Рим, но можно ли оставить паству в беде?

Зима оказалась суровой. Большой снег в ущельях и на перевалах на четыре месяца прервал все связи деревни с внешним миром. Черная смерть вела себя загадочно. Порой чума ничем не давала о себе знать неделю или две, а потом вдруг уносила сразу целое семейство, от младенцев до глубоких стариков.

Пастора Петруса тоже свалил недуг, но потом чума почему-то сжалилась над ним и не свела в могилу. Женщина, которая вела его хозяйство, четыре месяца упорно выхаживала больного, несмотря на все зловещие симптомы, пока Петрус вновь не вернулся на амвон, бледный, еще дрожащий, но живой, хотя его добрая помощница уже лежала в могиле за церковью, куда ее свезли на похоронных дрогах, в которые запрягли мула.

Когда первые лучи весеннего солнца растопили сугробы, в апреле 1692 года через Томюльский перевал из Зафина в Вальс, на родину своего детства, вернулся Ремус. Он был двоюродным братом Марии. Вместе с ней Ремус рос, купался в Рейне, пока у них не проснулись желания. Он хотел было жениться на синеглазой девушке, но ему пришлось покинуть Вальс в поисках своего места в жизни. Одна торговая контора в Хуре взяла его помощником бухгалтера. Маленькие математические хитрости помогли ему сколотить состояние. С каждого должника своих хозяев он брал проценты за просрочку выплаты, но оформление счетов затягивал, то есть полученные проценты пускал в оборот, обеспечивая себе постоянный приток средств. Ремус, может, и не отличался большим умом, но был хитер, ибо всегда чувствовал слабости другого человека.

Когда он появился у своей хибарки в конце деревни, ему не понадобилось и минуты, чтобы сообразить, что никто не откроет дверь, не выбежит ему навстречу. Над трубой не вился дымок, окна были заколочены, а там, где находилась кухня, чернели четыре стеклышка, словно отверстия в темноту. Ремус оказался предоставлен самому себе, что иного обескуражило бы, но у него, наоборот, было сильно стремление к независимости и самостоятельности. Даже не заглянув в дом своего детства, он направился к пастору.

Минувшая зима была для Петруса нелегкой. Он поседел, избороздившие лоб морщины стали глубокими под стать горному ландшафту. Будучи ребенком, Ремус доставлял ему немало хлопот. Вместе с Ромулосом он подшучивал над пастором, подмешивал мак к его табаку. На следующий день после воскресной мессы пастору приходилось выслушивать, что он сам наговорил с амвона, богохульствуя и называя дьявола своим другом. За подобные речи его тут же прогнали бы, если бы перевалы не были засыпаны снегом. Но, слава Богу, стояла зима.