Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

Мне крайне важно было как можно скорее покинуть столь опасные для меня окрестности Чимкента, так что пришлось отклонить заманчивое предложение осмотреть старую шахту, сославшись на недостаток времени.

«Тогда приезжай снова, – уговаривал он. – Здесь вокруг так много интересного. Вот, к примеру, ты ведь будешь переправляться через Аксу, там, в теснине одной из впадающих в неё рек есть целая гора “стальной руды”. А в следующем посёлке когда-то жил кузнец, что нашёл золото в одном из тех ущелий. Он уходил туда на два-три дня и возвращался с фунтом золотого песку, потом кутил, пока всё не пропьёт. Пропал, в конце концов».

Утром следующего дня мальчик из местных, лет четырнадцати, привёл лошадей. Одна из них, доставшаяся мне, была типичной киргизской лошадкой: сильная, с прямой шеей, с длинной густой гривой и большим пышным хвостом. Отличная кобыла, ещё исполненная сил, она сразу же взяла хороший аллюр, не дожидаясь хлыста и шпор. Несколько вёрст живой рыси, и начался крутой спуск в долину реки Аксу, которая протекала здесь по дну глубокого и тесного каньона среди отвесных стен из конгломератов. Головокружительный спуск круто ниспадал к мосту через поток, срывавшийся в пропасть и бешено ревевший в своей теснине. Мост представлял собой ряд длинных брёвен, своими концами опиравшихся на контрфорсы из прочных балок и крупных камней. Поверх брёвен уложены связки хвороста, присыпанные землею. Всё это сооружение, выполненное без гвоздей и вообще каких-либо узлов из металла, типично для горных районов Средней Азии; подобные мосты строятся местными жителями во всём Туркестане вплоть до гор Индии. Этот же отличался особой длиною и одним своим видом приводил в трепет. Киргизёнок мой, до того на всём пути державшийся первым, у моста осадил и принял в сторону, как бы предоставляя мне честь первому сорваться в зияющую пропасть. Но я уже знал, что подо мною крепенькая киргизская кобыла, которая в жизни своей повидала многое и знает своё дело; к тому же постоянная опасность оказаться в лапах врагов притупила во мне чувство страха, и я подал лошадь вперёд без особого волнения. Та выступила отважно, полным шагом. Мост затрясся, будто был на пружинах, но кобыла шла, как ни в чём не бывало, и бодро преодолела крутой дальний конец его. Тогда мой спутник двинулся следом. После полудня, однако, его лошадь начала сдавать, так что пришлось заехать в ближайший аул и сменить её на другую. Путь пошёл вверх по небольшой долине к перевалу, где поперёк пути предстал внушительный скальный барьер, за которым внизу на многие мили в северном направлении простиралась равнина, плоская как стол, а за ней виднелся другой высокий горный хребет, Каратау. Мы стояли на взбросе большого разлома в известняках, из которых преимущественно сложены окрестные массивы. Путь вниз не составлял труда, и мы резво направили лошадей в долину. Моя кобыла пошла самым изящным аллюром, её приходилось больше сдерживать, нежели пришпоривать.

На закате дня достигли села Высокое, где остановились на постоялом дворе. В тот день за 10 часов преодолено было 72 версты горного пути, и пришлось задать лошадям двойную порцию овса – роскошь не малая в то время.

Утром, в то время как готовились лошади, владелец постоялого двора стал жаловаться мне, что, дескать, невыносимое время настало для всех из-за этой большевистской революции: обиды, всеобщее разорение, грабёж зерна у крестьян; жаловался, что Правительство Советов запретило наёмный труд, а это всё равно как запретить сельское хозяйство.

– В прежние времена молодёжь наша была жизнедеятельна и хлопотлива, а нынче стала несносной, и ничего с нею не поделаешь. Киргизские дети лучше, у них хоть совесть имеется, – заключил он.

Когда-то я слышал, что где-то неподалёку от этой деревни в горах, среди почти неприступных скал есть пещера, где некогда была установлена статуя, некий идол из терракота; будто бы русским удалось туда проникнуть; идола они повергли, а под ним нашли серебряное блюдо с некоторым количеством очень старинных золотых монет. Спросил, что-нибудь известно об этом?

– Конечно же, знаю о том, пещера почти недоступна, но парни наши спустились туда на верёвках; они сорвали идола и нашли под ним старинные монеты. Точно как ты сказал.

– Так что же стало с монетами?

– Да переплавили их и пропили. Боже, у них столько было денег, что за целый век, казалось бы, не пропить!

– А зачем же идола-то бросили, – спрашиваю, – могли бы продать за хорошие деньги. За одно только блюдо могли бы получить больше, чем за монеты.

– Да лень было. Идол-то тяжёлый, и тащить его из пещеры стоило хлопот немалых. Вот как раз то ж вышло с механиком насосной станции на Арыси, когда тот расстрелял вдребезги статуй китайский.

– Что ещё за статуй? – удивился я.

– Механик тот с дружками, что тайно вели раскопки средь развалин Отрара, нашли подземную комнату. Извлекали оттуда, говорят, много интересного. Преуспевали! Подняли и куклу китайскую, метра полтора высотой. Кольцо у ней такое на голове и дырки в ногах, для прикручивания к полу, наверное. Долго валялась она у механика во дворе, но однажды, в день рождения его, пришли дружки, напились до чёртиков и стали упражняться в стрельбе из ружей. Разнесли её вдребезги!

Вероятно, немало реликтов буддистского искусства пали жертвами пьяных выходок со стороны русских крестьян. Буддизм в здешних местах был весьма распространённою верой до арабского завоевания. Отрар являлся богатым средневековым городом, расположенным неподалёку от слияния рек Арысь и Сыр-Дарья, торговым центром между Китаем, Персией, Византией и Европой. Разрушен монголами, но восстановлен из развалин и процветал при Тамерлане, который в том городе и скончался. Современные руины Отрара покрывают значительную площадь ныне безводных земель близ станции Тимур Ташкентской железной дороги.

Пополудни добрался я до почтовой станции села Бурное. Предъявил свои «мандаты» властям и получил экипаж одвуконь; двинулся дальше как заправский советский чиновник, трудящийся во славу Правительства рабочих и крестьян.

Земли вокруг расстилались плодороднейшие, дивные пастбища и луга оживляли речные долины. А справа по ходу (на юге – пер.) вздымались горы, увенчанные снегами, откуда ниспадали бесчисленные горные потоки.

Воистину казалось, будто целая вечность прошла с тех пор, как я последний раз путешествовал на почтовых. Радостный звон бубенцов под дугой и мерный стук копыт по травянистой степи пробуждали память о моей ранней юности, когда частенько доводилось мне перемещаться вот таким способом по Южному Уралу и степи оренбургской – о них напомнили мне окрестные пейзажи!

Многие из здешних горных рек золотоносны. В теснине одной из них – реки Талас, на отвесной скале найдена была загадочная надпись, высеченная буквами, которые не встречались в азиатской письменности, древней или современной. Позже я выяснил, что таковыми же начертаны знаменитые письмена Орхона, на далёком Енисее. Со временем они были разгаданы датским археологом профессором Томассеном, который доказал их принадлежность к языку Уйгурскому, т. е. древнему языку тюркских народов, называемых теперь киргизами. Интерес представляет тот факт, что знаки Орхонской письменности идентичны, с одной стороны, киргизским тамга – то бишь, родовым знакам отличия и клеймам (69) , а с другой стороны, соответствуют древнему арамейскому алфавиту – письменной основе языка Палестины во времена нашего Спасителя, который (язык) и заменил собою древнееврейский (т. е. Ветхзаветный – пер.) и стал национальным. Трудно сказать, заимствованы ли тамги из языка арамейского или они старше. Отдельные из них, что нередко встречаются на скалах в Киргизии, относятся к весьма древним эпохам. Тюрки сами по себе являются народом с культурой античной, и не следует забывать, что самая древняя из всех известных цивилизаций, даже более древняя, нежели ассиро-вавилонская, была цивилизация шумерская, а шумеров считают народностью, относящейся к тюркской группе.