Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

Такие вот размышления о далёком прошлом человечества может вызвать нехитрое тавро на крупах киргизских лошадей – обычное клеймо их владельца!

Затемно прибыл я в Аулие-Ата (70) , что в переводе значит Гробница Патриарха. Подобно многим вновь появившимся русским городам, этот был разбросан на несообразно огромной территории. Как будто здесь замыслил кто-то создать конкурента Петрограду либо самому Парижу. Базар по размерам не уступил бы Площади Согласия, так что даже пересечь его оказалось делом не из лёгких. Конечно же, здесь никто ничего и не думал планировать. Но с другой стороны, каждый дом представлял собой полноценную усадьбу с огромным подворьем и садом. Все здания выполнены из необожжённого кирпича. Ни мостовых, ни тротуаров, ни водопровода. Все сооружения, на что бы ни притязали, равно и мастерские почтовой станции, были в самом ужасном полуразрушенном состоянии. Лошади не ухожены, экипажи поломаны. Управление почтовою службой района изначально осуществлялось подрядчиком, но перешло в руки «пролетариата рабочих и крестьян». Весь день туда-сюда носились конные двойки и тройки с полупьяными рабочими и возчиками, что сквернословили безбожно и хлестали лошадей безжалостно. Несчастные животные все в поту и пене, с глазами дикими, несли экипажи, словно безумные. Вокруг шум, вопль и крики…

– По что так издеваетесь над бедными созданиями? – вопрошаю начальника станции.

– А что я могу? – отвечает. – Пролетариат во власти и заново объезжает лошадей, национализированных у киргизов. Наши-то загнаны насмерть или почти загублены.

Лишь к вечеру удалось найти пару лошадей, чтобы прочь убраться из этого мерзкого пристанища. Только я собрался трогаться, как подошли маленькая девочка с матерью, попросились в попутчицы; мать работала учителем в посёлке, что прямо по пути, но вот «мандата» для найма почтовой повозки не имела. В моей же места было достаточно, и две пассажирки могли придать мне более «мирный и респектабельный» вид, так что я с радостью согласился.

Как только выбрались из города, предстало нам пересекать вброд реку с быстрой, удивительно чистою и прозрачною водой. Глубоко было настолько, что дно повозки накрыло, и тут мои попутчицы извлекли пиалы и, не сходя с места, зачерпнули воды и с видимым удовольствием утолили жажду.

Ночевали на ближайшей станции и весь следующий день почти всё время плелись по сухой и пыльной равнине; к вечеру добрались до посёлка Луговое, где встретились с некой «военной миссией» – большевистской группой из Копала; это как раз на границе Семиречья, в местности, захваченной белоказаками и киргизами из Сибири.

В этом отдалённом, обособленном и плодородном сельскохозяйственном районе никогда не существовало ни помещиков или крупных землевладельцев, ни пролетариев, ни фабрик и заводов, ни «эксплуатируемых масс» или просто люда безземельного, а потому непостижимо, что и как здесь нашлось в качестве идей и забот для коммунистов. Члены большевистского комитета – «делегаты», как они сами себя именовали – с виду типы допотопные, а по сути – дикари. Когда прислужница запоздала с самоваром для чая, пара этих самых делегатов решила, что надо бы «врезать ей по челюсти». Они было поднялись исполнить дело, но тут уж я принялся их урезонивать, напирая на то, что девушка, как и они сами, происхождения пролетарского. В ответ прозвучало что-то вроде следующего:

«У нас всего достаточно, мяса и хлеба, и всё дёшево, а вот товаров нет. Мы рады принять в партию каждого, но им придётся идти на фронт и сражаться с казаками. А не захотят бороться за социалистическое отечество, так мы им зададим хорошую порку!» Сами-то они были, видимо, довольны тем, что возвращаются в Ташкент, где и надеются задержаться подольше, чтоб как можно дальше быть от фронта и всякого рода «гражданских позиций».

Ночь следующую провели в Мерке – поселении, некогда процветающем и богатом, а ныне пребывающем в крайнем запустении. Здесь, однако, впервые за весь путь нам удалось раздобыть яиц и поесть плова, что несколько улучшило наше расположение духа. Мерке расположен у самого подножия гор, чрезвычайно богатых дичью, как-то: горный козёл, кабан и дикая овца, включая очень редкий дикий вид Ovis heinzii (71) . Когда-то здесь были превосходные охотничьи угодья.

Утром остановились для завтрака в посёлке, где дорожным инженером как раз служил брат моей попутчицы. Молодой парень прямо и открыто говорил, что не намерен работать на большевиков и всерьёз рассматривает замысел бежать через Балхашскую степь в армию Колчака, к чему уже начал свои приготовления. Также сообщил, что в посёлке есть тайная организация, содействующая тем, кто желает сменить «коммунистический рай» на свободу. Сестра идею одобрила, а мать-старуха благословила сына на путь долгий и рискованный. Звал он и меня с собою, но я отказался, ибо не видел в его замысле хорошо продуманного и ясного плана.

Весь день ехали по отменным лугам и пастбищам, часто встречали кочевников-киргизов, и потому имели чудесную возможность вкушать первоклассный кумыс (кобылье молоко) – это наилучшее освежающее и восстанавливающее силы питьё, питательное и бодрящее. Затем потянулись русские посёлки, устроенные довольно странным образом: улица длиною миль тридцать, да и только! Это целая серия деревень с такими названиями как Белые Воды, Кара-Балта, Александровка, Дунганка и т. п., и все они слились в такую вот бескрайнюю непрерывную улицу, одновременно являющуюся почтовым трактом. Несмотря на сухой сезон, дорога местами была почти непроезжей. Колёса нашей повозки вязли по ступицы, и лошади вытягивали её с трудом. Каждый дом имел свою усадьбу, зачастую весьма обширную, но разбросанную без всякого видимого порядка. Вдоль улицы ряды деревьев. За избами обширные подворья, сады и поля клевера, всё на фоне густой зелени вязов, ив, тополей.

Во время Киргизского восстания 1916 года посёлок Белые Воды подвергся нападению повстанцев; много жителей было убито, несколько женщин похищено киргизами. Но когда восстание было подавлено, поселенцы взяли жестокий реванш: свыше семисот киргизов уничтожили, включая и многих из тех, кто в восстании не участвовал. Страсти и злоба разгорелись настолько, что даже русские женщины вилами выкалывали глаза у пленённых киргизов.

Причина недовольства киргизов русским правлением была связана с несправедливым изъятием земель в пользу русских переселенцев; были и многочисленные правонарушения со стороны местных властей при реквизиции скота, лошадей, юрт и т. д. в военное время под предлогом удовлетворения государственных нужд. Разумеется, восстание было подготовлено и осуществлено германскими агентами и турецкими военнопленными при молчаливом одобрении со стороны высшей так называемой «русской» администрации. Петроградское правительство не сумело придумать ничего лучшего, как назначить на должность генерал-губернатора Туркестана в военное время немца фон Мартсона (72) , а военным губернатором Семиречья другого немца, Фольбаума (73) ! Фон Мартсон спровоцировал восстание мусульман Туркестана умышленно, принудив их к тыловым работам в прифронтовой полосе.