Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

Далее под звуки Интернационала в боевом порядке промаршировала горстка позорно выглядевших красноармейцев. За ними хорошим строем и в подходящем виде проследовали «игрушечные солдаты», то бишь мусульманские детишки – киргизы, сарты и татары, распевавшие Марсельезу на своём языке. Впереди шла девочка с красным флагом, а позади – подразделение Красного Креста, дети с носилками и «врач» в белом халате, и, наконец, маленькие «сестры милосердия» с красными полумесяцами на груди.

Сию игру в солдатики наблюдать было весьма забавно, но огорчительно мне было то, что все эти «бравые ребята» попадут в тиски большевиков, сколь и огорчителен был вид оратора, несшего свой вздор, егоже ненавидя и презирая. Обидно было и за простецкую сельскую толпу, что глазела мутным взором на Советский парад, безразлично внемля большевистской чепухе.

Глубоко врезалась в мою память последняя картина русского городка, последняя сцена из драмы русской жизни в моём отечестве, что покидаемо было мною, возможно, навсегда…

Никак не удавалось мне изгнать из головы своей навязчивый вопрос: «И что это за немыслимый народ такой, русский, с которым горстка бандитов с толстою дубиной смогла сделать всё, что хотела, даже обратить в учеников Карла Маркса, в коммунистов? А в то же время коренные народы Туркестана, на коих взирали как на тёмные и дикие, упорно цеплялись за свои права, независимость, обычаи, веками установленный образ жизни. В других уголках Туркестана, в Фергане, оказано было ими упорное сопротивление властям советским».

Даже по прошествии нескольких лет, когда гробовая тишина объяла Россию, и многие из высших кругов общества российского пошли на компромисс с Советской властью, к большевизму приспособились и продали честь свою, – по-прежнему «презренные» басмачи Ферганы восставали вновь и вновь против ненавистного ярма, занимая целые селения и города и убивая коммунистов. Ни большевистское золото, ни буденовская кавалерия, ни лживые обещания Советов, ни даже приукрашенная пропагандою национальная автономия, не смогли погасить священного огня ненависти в сердцах мусульманских басмачей.

Пополудни мы двинулись дальше. Сады Токмака утопали в цветах яблонь, персиков и черешни. Прибыли в сравнительно недавно образовавшийся посёлок Бердовка, чья репутация в районе была не из лучших из-за жителей его, ревностных большевиков. Как только в посёлок въехали, то увидели большую толпу народа, наблюдавшего за скачущей галопом лошадью, к седлу которой привязан был мальчишка лет двенадцати. Оказалось, что парнишка захлебнулся во время купания, потому и был подвергнут столь необычной методе приведения в чувства.

В промежутке между этим посёлком и следующим, именуемым Белый Пикет, где провели мы следующую ночь, местность пустынна, хотя до Киргизского восстания (1916 г. – пер.) была плотно населённой. Вдоль по всей дороге располагались многочисленные киргизские усадьбы и фермы, караван-сараи, чайханы и сады фруктовые, насаждения высоких тополей, ив и вязов. Изобилие было во всём, и на всё цены были низкими. К примеру, полное ведро яблок стоило пенни, а киргиз с радостью отдал бы овцу в обмен на 7 кг риса. Здесь была овцеводческая провинция, откуда сотни и тысячи баранов и овец поставлялись в Туркестан и Фергану.

Ныне всё здесь разрушено, и лишь несколько несчастных развалин да останков деревьев видны посреди пустыни. Диву даёшься, до чего же быстро в Средней Азии всякий след оседлой жизни и цивилизации исчезает и превращается в пустыню, особенно когда за дело берутся такие мастера своего дела, что, прежде всего, вырубают деревья, а потом уничтожают системы орошения.

Деревня Белый Пикет славится самогоноварением в промышленном масштабе. Ещё тени ночные не пали на хребты Тянь-Шаня, а уж вся деревня закурилась смрадом сивушного масла: то заработали сотни кустарных самогонных агрегатов. Я видел множество «фабрик» сей процветающей отрасли «народной индустрии». Все они по конструкции суть устройства в высшей степени грубые. Большой железный котёл ставится на медленный огонь и покрывается сверху другим, соединение замазывается глиной; конденсатором-холодильником служит ружейный ствол, вставленный в отверстие в верхнем котле и покоящийся в желобе, по которому постоянно течёт холодная вода из кувшина. С нижнего конца ствола собирается в приёмную бутыль густая и дурнопахнущая жижа. За ночь удаётся нагнать несколько бутылей. Вся установка может быть разобрана моментально, причём каждая деталь размещена на самом видном месте, так что все следы незаконного производства прячутся, за исключением, конечно же, воздуха, насыщенного запахом сивухи.

Однако описанного вида аппарат всё же относительно сложен, и построить его чего-то да стоит. Но в одной из деревень Семиречья видел я такой, что по совершеннейшей простоте своей был воплощением идеи гениальной: в нём отсутствовал холодильник или иные агрегаты, была только обычная кухонная посуда, как-то ведро, чашки, тарелки и т. п., всё суть невинные предметы жизни повседневной. Тот агрегат был изобретен простою русскою бабой, и должно признаться, я был безмерно удивлён её изобретательностью. Удивительно, что американцы не наткнулись на подобную идею; искусность российская их тут сразила бы наповал.

Вновь приходилось проезжать через Самсоновку, и там нашёл я пьяный дебош в полном разгаре; компании мужиков шатались по улицам, иные валялись в стельку пьяные на земле. В то время как раз был какой-то коммунистический праздник или что иное, и людьми произносимы были бесконечно-длинные и бессвязные речи…

Грандиозная теснина ущелья Буам является латеральной (курсив пер.) долиной реки Чу (110) , прорезающей самый северный хребет Тянь-Шаня, Александровский. Вход в северную часть ущелья размерами изряден; дорога круто ниспадает к красивому деревянному мосту, смело возведённому над глубоким руслом реки, и вновь устремляется вверх. Внушительные горы сторожат проход. Слева в глубине каньона можно видеть Кебен, впадающий в Чу с востока. Воды обеих рек цвета аквамарин, но, смешиваясь, вскипают белою пеной, которая мчится и бурлит в страшной глубине, приглушённым грохотом своим достигая нашего слуха.

Много веков назад, вероятнее всего в третичную эпоху, река Чу проделала себе путь через Александровский хребет, в то время не очень высокий, и, будучи стоком вод обширного бассейна, выносила огромное количество размытых пород, отлагавшихся в предгорьях. Горы Тянь-Шаня постепенно поднимались, а вместе с ними – и образовавшиеся таким образом галечники. Река, можно сказать, старела, т. е. теряла свой напор и разрушительную мощь, её течение становилось всё более спокойным и перемещало всё меньшее количество грунта. Затем в процессе горообразования наступил временный перерыв, и река продолжала течь среди ею же нанесённых конгломератов. Позже, в геологическом масштабе времени совсем недавно, вновь началось поднятие и продолжается до сих пор. Горы вздымались, их самые высокие области стали накапливать больше осадков в виде снега и льда; больше воды стекало в реку, отчего та становилась напористее и принялась размывать конгломераты, ранее намытые; река прорезала их как нож и углубляла своё русло соответственно тому, как поднимались горы.