Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

В Воскресенском ждало меня разочарование: дальше ехать было невозможно, снег завалил в степи все дороги, для лошадей не было пищи. Утешением могла послужить лишь новость, что можно пострелять фазанов и зайцев здесь, сколько душе моей угодно. С горечью приходилось отказываться от заветной мысли о поездке в район, не только изобилующий дичью, но и для меня незнакомый, однако видел я немыслимость проехать ещё пару сотен вёрст по степи в столь суровых условиях.

«Однако с чем буду охотиться на фазана? Нет у меня дробовика», – невольно воскликнул я. «Найдём для тебя хорошее ружьё», – услышал я в ответ.

Вскоре принесли мне обрез из старой винтовки калибра 0,4 дюйма, с виду как длинный пистолет; нарезка ствола изношена; несколько старых обойм могли вместить лишь немного патронов; порох был самодельным, а пыжи изготовлены из клочков газетной бумаги.

– Мыслимо ли убить кого-либо из подобного ружья! Это не более чем игрушка!

– Не беда, в краях наших птицы непуганые, мы ловим фазанов руками.

И то оказалось правдою. Когда выпадает много свежего пушистого снегу, фазаны в него проваливаются, начинают барахтаться и проваливаются более, пока не выбьются из сил. Тогда можно брать их голыми руками. Рано поутру принесли мне живую птицу, пойманную таким образом в ближайшем огороде.

Так вот началось моё своеобразное «преследование фазанов», тем манером, как это часто делается в России и Сибири при охоте на тетерева. Стрелок на санях приближается как можно ближе к птицам, которые на зорях собираются на возвышенных участках побережья реки Чу, где снег растаял и можно отыскать немного зёрен и семян для прокорма. Птицы позволяли подобраться на санях совсем близко, так что я мог стрелять по ним из своего нелепого оружия.

Сходу ружьё, как правило, давало осечку, так что частенько приходилось спускать курок два, три и даже четыре раза подряд, пока наконец ружьё выстреливало. Хорошо, что фазаны при этом оставались настолько спокойными, что продолжали разгуливать и как бы ожидали, когда я смогу по-настоящему выстрелить. Иногда сила выстрела была столь незначительной, что заряд, ударившись в птицу, не причинял оной никакого вреда: та лишь отряхивалась и, как ни в чём не бывало, отходила чуть подальше. При сильном морозе оперение фазана становится очень жёстким, а под ним есть ещё слой пуха, в котором заряд и застревает, так что от слабого выстрела у фазана имеется хорошая защита. Иногда птицы пытаются спрятаться в снегу, но их длинные хвосты при этом остаются торчать снаружи и выдают их тем самым. Те, которых мы добыли, были очень жирны и в виде пищи вкусны чрезвычайно. Несмотря на примитивность моего оружия и прочего снаряжения, в течение трёх дней охоты удалось добыть изрядное количество фазанов, зайцев и уток. Подстрелил я также горностая; помимо того, с помощью моего спутника и его сети, удалось наловить более 20 кг жирных сазанов. Позже удалось выменять ещё 5 кг масла, так что можно было возвращаться в Пишпек с запасом провизии для меня и моих друзей. Стояли холода, и всё добытое могло быть сохранено в самом лучшем виде.

Через несколько дней после моего возвращения в город, на большом митинге, по сведению друзей, там присутствовавших, заявлено было о приговоре, вынесенном Советской Властью над другом моим полковником П. Г. Корниловым (100) , и о казни его в Ташкенте. Даже измученный пытками и едва способный стоять на ногах, он держался героем, с достоинством истинно благородного человека, перед бандитами, что разыграли над ним трагикомедийную пародию на судопроизводство. Судьями его были сплошь преступники, вызволенными из тюрем революцией. В зачитанном сообщении большевики выказали огорчение по поводу того, что «главному организатору мятежа в Туркестане, Назарову, удалось скрыться, но Советское правительство делает всё возможное для его отыскания».

Здравый смысл подсказывал, что настала пора укрываться от карающего меча Советской Немезиды. Путь был только один – бежать в Кашгар, на территорию Китайского Туркестана. Я уже давно начал осознавать неизбежность такового шага и собрал все доступные сведения о пути в том направлении, но в данную пору, в средину зимы, путь был для меня закрыт. Все перевалы заснежены. Помимо того, появление незнакомого лица в столь необычное для передвижения время неизбежно привлекло бы внимание и закончилось незамедлительным арестом. Итак, не было иного выхода, как проводить время в непрерывных разъездах и от города держаться подальше.

Трагичность моего положения состояла ещё в том, что я, если окажусь в клещах большевистских, неизбежно подвергну смертельному риску не только дорогих мне людей, но и тех любезных друзей, что дали мне убежище, не догадываясь, кого приютили, и даже не подозревая, что я скрываюсь под вымышленным именем.

А тем временем снег днём уже начинал таять, на дорогах появились лужи, хотя по ночам всё замерзало вновь; солнце пригревало, становилось всё теплее. В воздухе всё явственнее ощущалось дыхание весны. Заснеженные пики гор круто возвышались на фоне ярко-синего неба – вершины, за которыми была земля, в коей уповал я обрести покой и отдохновение. Часто взирал я на этот горный хребет. Оттуда из краёв полуденных прилетали стаи лебедей, и слышен был их мелодичный свист, подобный гласу серебряной фанфары. Треугольники огромных гусиных стай, что зимовали на просторах далёкой Индии, косяк за косяком, пролетали в сторону озёр степей киргизских. Всё это будоражило душу и не давало спать по ночам; этот проникновенный клич „хонк - хонк“ так дорог для слуха настоящего охотника! Следом потянулись, словно из какого-то волшебного мешка, несметные количества уток всех сортов, покрывших не только озёра и болота, но и поля тающего снега, многие осмеливались располагаться прямо в посёлках. По вечерам главные дороги, где снег таял быстрее, нежели в полях, буквально сплошь были покрыты дикими утками, те не желали отлетать прочь из-под колёс моей повозки, рискуя быть раздавленными.

На равнине становилось всё теплее, снег исчез почти всюду, и в степи начала пробиваться зелень трав. Появились бекасы и другие болотные птицы, и я имел возможность сделать ряд первоклассных выстрелов, ибо теперь у меня в руках была превосходная бескурковая двустволка. Также появились стрепеты и дрофы, рябок песчаный ( Pterocles arenaria ) (101) всевозможные зуйки-ржанки и прочие промысловые птицы. Я подстрелил очень крупную дрофу, что весила почти 20 кг и послужила отменным угощением к Пасхе.

В ту пору я готовился к поездке в северные области озера Балхаш, малоизученные, но весьма богатые. Достаточно упомянуть, что горный хребет Кан-Тау, простирающийся к западу от Балхаша, до сих пор на картах точно не обозначен. Кан-Тау означает Рудничные горы, и таковое название оправдывается изобилием в тех горах полезных ископаемых. Имеется тут следы древних выработок неизвестной эпохи. Ныне лишь немногие киргизы выплавляют из руд свинец для пуль, извлекают также и некоторое количество серебра.