Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

Снег в этих горных долинах выпадает неравномерно. В некоторых снег накапливается в столь огромных количествах, что передвигаться невозможно, а иные остаются бесснежными всю зиму – таков бассейн озера Иссык-Куль, где снега не бывает никогда. Долина Арпа зимою многоснежна, в то же время расположенная рядом Ак-Су являет собою пастбища, где скот может великолепно перенести зимнюю пору и даже набрать вес. Реки южных долин, например Туйюнь, текут по направлению к границе с Китаем, они засушливы и летом и зимой, осадки там вообще редки. Как раз тут я был свидетелем одного престранного явления. Стояли сильные заморозки при полном безветрии, тёмно-голубое небо было ясным, прозрачным и безоблачным, атмосфера же весьма разрежена, ибо высота составляла около трёх тысяч метров над уровнем моря. Воздух был насыщен электричеством. Хвосты и гривы лошадей вздыбились самым необычайным образом, так что каждый волос торчал отдельно от других, что придавало животным вид весьма странный. Лисий мех на киргизских шапках издавал треск при поглаживании. Ночью всё, к чему прикасалась ладонь – кожа, обувь, волосы, одежда – начинало искрить и сверкать. Вода, пролитая из ковша, падала на землю как горошины, большими замёрзшими каплями, похожими на градины. Странно выглядело всё это, особенно падение замёрзших капель на сухую и пыльную землю.

Большую часть времени я проводил в поездках. В тёплую погоду я предпочитал ночёвки под открытым небом, где-нибудь возле реки с хорошим выгоном для лошадей. Однако с наступлением зимы ничего не оставалось кроме стоянки в русских деревнях, что было для меня истинным страданием. Гостиниц в крае нет, и нет даже почтовых станций. Чем-то близким к таковым являются караван-сараи или, по-местному караваны . Таковые даже внешне ничем не похожи на настоящие караван-сараи Кашгара и Бухары, ибо каждый представляет собою не что иное, как неимоверно грязный двор с единственною тёмною комнатёнкой без окон и очага, с земляным полом. По ночам всё это бывает наполнено грязною публикой, кишащей паразитами. В таких притонах воздух всегда удушливый, всё черно от копоти, и вонь стоит неописуемая. Я не мог оставаться в таких местах ни минуты, предпочитая спать в повозке, завернувшись в своё киргизское войлочное одеяло, даже когда температура снижалась существенно ниже нуля.

Вдобавок ко всем прелестям ночёвки в караван-сарае имелась ещё вероятность удостоиться визита красного дозора с целью проверки документов. Прибытие такового возвещали тяжкая поступь сапог, грохот оружия и потоки неистовой брани, ни на что конкретно не обращённой, а извергаемой, так сказать, для проформы, ради хвастовства.

Семиречье действительно славится низостью и грязью своих обитателей. Даже весьма зажиточные крестьяне обитали в крошечных грязных сараях с земляным полом, никогда не проветриваемых. Городские дома также не имели систем вентиляции, и зимой окна плотно и тщательно запирались и заклеивались. Зачем уходить теплу?..

В то время, о котором я повествую, категорически было запрещено иметь слуг. Советские постановления утверждали принципы равенства и принудительного труда. По субботам всему взрослому населению вменялось в обязанность являться на т. н. «общественные работы по благоустройству города» – то бишь очистки улиц, уборки снега и т. п. Разумеется, толку от этого было мало. Улицы оставались непроезжими от грязи; мосты через потоки, выполненные из больших, просто наваленных плит из камня, разрушались водой и превращались в подобие руин.

Поскольку я не состоял членом какого-либо красного профсоюза и не был зарегистрирован в казённых списках, то являлся, по сути, «свободным гражданином» и не обязан был участвовать в подобных работах. Но с другой стороны не был я и «трудящимся» и потому лишён был возможности добывать себе пропитание, равно покупать что-либо в советских магазинах, каковые только и были в наличии. Вообще не было ничего не национализированного и не «принадлежащего народу». Итак, я вынужден был обеспечивать себя пищей и всем необходимым для жизни, как мог. Но поскольку был уже приучен в течение долгого времени к «робинзоновскому» существованию на необитаемом буржуйском острове посреди океана Коммунизма, сии обстоятельства мне не сильно досаждали. Я не только не погиб от голода, но как ни странно, снабжал ещё своих друзей всякими излишками, даже мог посылать своей семье в Ташкент некоторое количество муки, масла и сала.

Недостаток был во всем, не только в продовольствии. Я делал всё от меня зависящее, дабы оказывать помощь моим друзьям, а потому род моей трудовой деятельности в городе был весьма разнообразен. Женщинам варил я мыло, изготовлял шпильки для волос; возвращаясь с гор, привозил им шерсть, чтоб вязали чулки и перчатки; удавалось раздобыть масла и мёда. Не говорю уже про охоту и рыбалку. В узких семейных кругах читал я популярные лекции по биологии. В деревнях торговал матой – грубой не беленой хлопчатобумажной тканью из Кашгара. Я правил повозками и даже пас свиней! Последнее занятие, по своей сути, было наиприятнейшим из всех прочих, ибо вовлекало меня в прогулки с одною молодой и очаровательной дамой. В ту пору все женщины благородного происхождения были вынуждены подчас заниматься самым тяжёлым и грязным трудом, как-то: мыть полы, пилить дрова, ухаживать за скотом, таскать воду, становясь тем самым предметом постоянных насмешек, колкостей и оскорблений со стороны «сознательных» пролетариев обоих полов.

Было настоящею катастрофой для девушки или женщины, если она обладала талантом в пении, танцах или в игре на музыкальном инструменте, либо просто имела привлекательную внешность. Таковые неизменно подвергались опасности быть привлеченными к тому, чтобы веселить и развлекать «трудящиеся массы» в народных театрах и коммунистических клубах. Спектакли, танцевальные вечера и маскарады всякого рода устраивались часто и были неизменно посещаемы «элитой» коммунистического сообщества, членами Партии в своих кожаных куртках и грязных штанах, с револьверами на поясе, красноармейцами, ну и, соответственно, – коммунистическими дамами. Посещение сборищ таковых, где пролетариат развлекал сам себя, безусловно, было делом небезопасным. Каждый подвергался неизбежной «проверке документов», то есть детальному осмотру – и мужчины и женщины, за исключением «партийных товарищей», имевших перед остальными особое преимущество в присвоении всего, что окажется под рукой и сгодится для Социалистической Власти, например, полевой бинокль, серебряные монеты и т. д. Представьте сцену, когда однажды обыскали одного сарта и под халатом нашли топор; таковой, разумеется, был изъят, так как ввиду нехватки полезного инструмента топоры были объявлены общенародной собственностью. Несчастный же сарт был отправлен в тюрьму. За сокрытие особо ценных предметов, таких как золотые монеты и украшения, можно было поплатиться жизнью.