Елена Попова - Этот сладкий голос сирены [калибрятина]

- Что? – еле слышно спросил Валентин Петрович.

- Визитку… «Горовой-банк», тот, который в мае взорвали… Слышал? А на его месте, банка этого – ничего… ни бумажки, ни ластика, ни скрепки, - одна вмятина в земле. Это ты, Валентин Петрович, говорил мне про какое-то расследование. Вот тебе и расследование. Знаешь, сколько денег пропало в этом самом банке? Вот как раз столько мне должны были на окружной… помята левая дверца… старая девятка… за эту флешку! – Лиходько смолк, выжидая реакцию, Валентин Петрович молчал, только побледнел немного. – И это не все! – нервно выкрикнул Лиходько. – Как взял я эту визитку, так в ухо такой мат!

В этот момент ворон каркнул и полетел на другую сторону реки, а Валентин Петрович вдруг очень даже пожалел, что выпил только одну рюмку водки.

На другой день оба спускались на лифте на нижний уровень подземного города. Форма на Лиходько висела, так он похудел, глаза опухли. Хоть и был без кепочки, унылый нос сливой активно выделялся. Прошли несколько отсеков, двух дежурных, дальше Лиходько открывал сам – ручной дистанционкой. Пошли складские помещения – рефрижераторы, холодильники, стеллажи консервов… Наконец Лиходько подвел Валентина Петровича к каменной нише, сдвинул какие-то пакеты и прижал ладонь к стене. Валентин Петрович сделал то же – стена была обжигающе горяча.

- Докладывал? – сказал Валентин Петрович.

- Ха! – закричал Лиходько. – Ха! Со стыда сгорел! Пришли проверять – так изморозью покрылось! Или надпись! Видишь, надпись?

Кроме серой поверхности, Валентин Петрович ничего не видел.

- Нет, - сказал Валентин Петрович честно. – Не вижу. Стена горячая, правда. Надписи не вижу. Что написано?

- Засранец! Написано, засранец!

Лиходько почти плакал.

- Что ты от меня хочешь? – закричал Валентин Петрович на повышенных тонах. Он схватил Лиходько за плечи (сам был мощнее) и со всей силы встряхнул. – Что ты разнюнился тут? Что я могу?! Что?! Не больше, чем ты!

- Просто, чтобы ты знал! Чтобы кто-то знал! – чуть ли не застонал Лиходько, оправляя китель. – Неужели не видишь? Вон! За-сранец!

- Ты сюда просто не ходи.

- Да я только об этом и думаю! Только и думаю – пойти и посмотреть!

Пока поднимались вверх на лифте, зашло и вышло несколько офицеров. И Валентин Петрович вдруг увидел, что по крайней мере у двоих из них мешковатая форма подчеркивает худобу, а лица оплывшие, несчастные и утомленные.

«Неужели и они? – с ужасом подумал Валентин Петрович. – И они тоже видят в потаенных углах, а может и совсем не потаенных, надписи «засранец», слышал мат и приказания продать, предать, переступить… так ведь это эпидемия, эпидемия!» и бросился почти бегом к остановке, домой, домой, за спасительные, обжитые четыре стены.

В автобусе вдруг кто-то очень внятно сказал ему в самое ухо:

- Засранец!

Валентин Петрович быстро оглянулся – никого не было рядом. Только у окна дремала маленькая, бедно одетая старушка.

- Засранец и придурок! – опять раздалось в ухе.

Дома Валентин Петрович уединился в спальне, закрыл форточку, задернул глухие шторы, лег в постель, на ухо навалил подушку…

- Придурок! – раздалось в ухе, а потом пошел такой мат, какой Валентин Петрович не слышал со времен своей военно-училищной юности.

Когда из спальни донесся непривычный шум, заглянула жена. Валентин Петрович, разметавшись, лежал на скомканной постели, на полу валялись сбитый подушкой стул и сама подушка.

- Какой на хрен противоядерный щит! – взревел Валентин Петрович.

Глаза его были безумны.

Жизнь в семье налаживалась. Римуля пошла на несколько курсов, чтобы закончить их и помогать семье. Роландо никак не входил в ее планы. Но как раз тут он и появился. В белых джинсах, белой летней куртке и с пустым рюкзаком. Одно дело – великолепный Роландо в прекрасной Италии рядом со своим сверкающих мотоциклом – другое, растерянный, нечастный, влюбленный мальчишка в прихожей Тибайдуллина. При этом он громко говорил и отчаянно жестикулировал, чтобы лучше выразить свои чувства. Тибайдуллин, как это уже было однажды с женихом старшей дочери, растерялся и убежал к себе. Римуля же, недолго думая, поместила Роландо в комнату денщика и, что удивительно, он там прижился. Целыми днями Роландо валялся на старом диване, листал «Огоньки» и рассматривал картинки, ждал, когда Римуля вернется со своих курсов. Вот это, собственно, и было основным его занятием. Иногда он выбирался на кухню и помогал матери Римули варить макароны. У матери Римули макароны слипались, а у Роландо – никогда. Скоро к нему вернулось замечательное расположение духа, он все время что-нибудь напевал или насвистывал, так что можно было подумать, что в комнате денщика завелась какая-то птица, может быть канарейка.

Тибайдуллин вернулся на работу. Там оказались вполне нормальные люди, которые понимали, что жизнь у всех пошла такая – то вверх, то вниз, то с горы, то под гору, а то и вообще неизвестно куда. Короче, на работу пошел и даже первые деньги получил, небольшие, но в будущем – постоянные. Отъелся немного, порозовел, но что-то в нем переменилось. И не малое «что-то». Он разлюбил свою квартиру. Если раньше это было для него самое комфортное место в мире, то теперь все было наоборот. По вечерам и выходным он отчаянно томился и просто не знал, куда себя девать. Даже по ночам, бывало, не мог спать, шел на кухню, вздыхал, пил воду и босиком стоял у открытого окна, вдыхая холодный осенний воздух, совсем как когда-то его мать. Жена старалась ему угодить и даже старшая дочь несколько раз приносила собственноручно приготовленное печенье, но от этого дом не стал ему милей .(Надо сказать, Роландо его не раздражал, напротив, Тибайдуллину скорее нравилось, когда тот что-то напевал или насвистывал, внося атмосферу особого, прелестного легкомыслия, которого сам Тибайдуллин был так давно лишен.)

Теперь после работы он повадился ходить в гости, навещал старых друзей, среди них были и Виноградовы с Цыплаковыми. Нельзя сказать, что после трагедии с Горовым-банком они уж так обеднели. Пояса подтянули, это конечно. Но главное, - лишились надежды разбогатеть, так что только и оставалось смириться, что навечно остались они теперь представителями постылого среднего класса. А средние, они и есть средние. Живущие по средствам. То есть, - посредственно.

Направляясь в гости, Тибайдуллин покупал что-нибудь – бутылку недорогого вина, кусок бисквита или какие-нибудь консервы. Если его принимали щедро, выкладывал на стол, чтобы не остаться в долгу. Если нет, - уносил назад.

Вечер у Виноградовых прошел хорошо. Милка Виноградова угощала его домашним пирогом, перебирала общих знакомых и от души хохотала. Виноградов добродушно подшучивал. Если оба и были озабочены, то неплохо это скрывали. Уходя, Тибайдуллин прикинул стоимость съеденного пирога и оставил Виноградовой шоколадку.