Елена Попова - Этот сладкий голос сирены [калибрятина]

- Я скоро буду, - сказала Римуля и отключилась.

Холодая иголка опять впилась в сердце Валентина Петровича, он понял, что красная точка, Тибайдуллин, продвигается в том самом направлении, к той самой реке, на той самой границе, туда, откуда и пошла вся пакость…

Римуля ждала его внизу, у поста дежурного, и ни за что не хотела отправляться домой. Ну а когда узнала, что Валентину Петровичу известно, где может быть отец, вопрос для нее был решен окончательно. С одной стороны она сковывала и тяготила Валентина Петровича, так что он не раз про себя отчаянно чертыхался, но с другой – рядом с ней ему было приятно и как-то радостно.

Часть пути проехали на поезде, довольно поздно уже вышли на небольшой станции и перешли на автовокзал. Нужный автобус уже ушел, и Валентин Петрович долго уговаривал местного таксиста отвезти их в соседний городок. Пришлось заплатить за оба конца. Приехали в городок около одиннадцати, долго блуждали темными, горбатыми, заросшими деревьями улочками, спрашивая у редких прохожих нужное направление. Дом нашли по соседнему, на том, который искали, была сбита табличка. Валентин Петрович отпустил таксиста, повернул расхлябанную щеколду, толкнул скрипучую калитку… В дверь стучали долго. Валентин Петрович было уже подумал, что в доме никого нет, как послышались шаги и на пороге показалась щуплая фигура. Прямо в лицо Валентина Петровича ударил свет карманного фонаря. Его узнали. Фигура вся прямо затряслась –не то от ужаса, не то от гнева.

- Что вам надо?!

- Утром вы покажете нам место на реке, куда вас привозили год назад, - сказал Валентин Петрович.

- Я не знаю! Я не помню! – закричала старуха. – Уходите!

- Я не один, - сказал Валентин Петрович. – Со мной девушка. Уже ночь.

- Уходите!

Римуля чуть потеснила Валентина Петровича и вышла вперед.

- Бабушка! – взмолилась Римуля. – Помогите нам! Там должен быть мой отец!

Неизвестно, что больше подействовало на старую укротительницу – жалобный ли тон или слово «бабушка», с которым к ней никто никогда не обращался, только она впустила их в дом, провела в главную свою комнату и включила тусклую, старомодную люстру. Пахло сыростью, грибами и мхом. Укротительница стояла перед ними в мужском нижнем белье, в наброшенной поверху старой вязаной кофте, строго смотрела сквозь старомодные круглые очки. Особую строгость придавали усы – она редко выходила и от этого запускала себя. Жестом укротительница показала Римуле на куцый диванчик, Валентина Петровича не удостоила даже этим, повернулась и пошла к выходу.

- Спасибо, бабушка! – крикнула Римуля вдогонку.

Ее голос, наверное, проник укротительнице в самое сердце, потому что даже спина ее дрогнула.

Римуля легла на диванчик и тут же заснула. Валентин Петрович присел к столу…

Вначале у него были совсем другие планы. Вначале, он думал вызвать на станцию машину с погран.поста, там и передохнуть немного, а утром попасть на нужное место без проблем. Но это значило бы – придать всю историю огласке… И не просто огласке. Появление такого, как он, лица, само по себе вызвало бы переполох. И он все раздумывал, все тянул со звонком и, уже подъезжая к станции, окончательно решил не звонить. Вспомнил про старую укротительницу и в карманном компьютере нашел ее адрес.

Красная точка, Тибайдуллин, что-то надолго застряла где-то на окраине городка, и Валентин Петрович решил утром сообразить какой-нибудь транспорт, добраться до реки, до «того самого» места и ждать Тибайдуллина. В том, что он там появится, Валентин Петрович ни секунды не сомневался.

Неподалеку залаяла собака, в углу тихо скребла мышь, Валентин Петрович задремал, облокотившись о стол, но дремал, как хорошая охотничья собака, дремал и не дремал одновременно, вслушивался. Вдруг его прямо-таки дернуло, он подскочил и глянул на экран компьютера – красная точка, Тибайдуллин, была уже около реки. Он глянул на Римулю и, стараясь двигаться как можно бесшумнее, выскользнул из дома. Рассветало. Красная точка на карте, безошибочный внутренний компас, бледное, поднимающееся солнце, для Валентина Петровича этого было больше, чем достаточно. Выскользнул из дома он бесшумно, но проклятая калитка в утренней тишине заскрипела так пронзительно, что Римуля тут же проснулась и, не увидев в комнате Валентина Петровича, бросилась следом. Она видела его вдалеке, бежала за ним по улице и все не могла догнать – так быстро он шел, не могла и окликнуть, холодный утренний воздух обжигал горло. Наконец, он ее заметил и не сдержал вопль досады: «Черт! Черт! Черт!»

С Тибайдуллиным же происходило вот что.

Накануне утром он как всегда отправился на работу и на троллейбусной остановке увидел Горового. Пульс его участился, кровь ударила в голову и на виске заколотилась жилка, как будто сердце его забило в набат: «Вставай, Тибайдуллин, вставай! Твоя жизнь разбита, прошлое поругано, будущего не будет! Вставай, Тибайдуллин! Вот твой враг!»

Горовой сел в первый подошедший троллейбус и Тибайдуллин, не раздумывая, вскочил за ним следом. Помня историю с куском асфальта, Тибайдуллин всегда теперь носил при себе отцовский кортик, прицепив к ремню ножны. Через куртку он нащупал твердую рукоятку и это его успокоило. Горовой, между тем, не исчез из троллейбуса, как это делал неоднократно, а спокойненько уселся на переднем сидении, лицом к остальным пассажирам, и стал смотреть в окно. Какое-то внутреннее чувство говорило Тибайдуллину, что теперь Горовой от него никуда не денется. И он тоже сел на свободное место в другом конце троллейбуса.

Через какое-то время Горовой поднялся и пошел к выходу, Тибайдуллин тоже встал и через окно троллейбуса с удивлением увидел, что они были уже на вокзале, до которого доехали как-то уж очень быстро.

Тибайдуллин шел за Горовым на расстоянии нескольких метров, расстояние это не увеличивалось и не уменьшалось. Горовой вовсе не намеревался сбежать, напротив, когда их начинала разделять привокзальная толчея, даже замедлял шаг. Прошли длинным подземным переходом, вышли на перрон к поездам. Горовой поднялся в вагон электрички, Тибайдуллин за ним. Горовой опять сел на переднее сиденье, лицом к остальным пассажирам, Тибайдуллин пристроился в другом конце вагона, но так, чтобы Горовой оставался в поле его зрения.

Тибайдуллин был в странном состоянии, не то дремал, не то грезил. Он был, как пьяный, не чувствовал ни голода, ни холода, ни физической усталости, не соображал день сейчас или ночь… То ему казалось, что ветер и дождь хлещут в лицо, то порошит вьюга… Ехал куда-то, сначала поездом, потом на автобусе, блуждал по темным, незнакомым улочкам незнакомого городка, по безлюдным окраинам… Поджидал Горового у каких-то сараев, калиток, чужих домов… Терял, терял, а потом опять находил… Спотыкался, проваливался в какие-то ямы, ушибался сильно, но не чувствовал боли, лежал на куче гниющих листьев и думал о том, что на каком-то из этих листьев, возможно, написана его судьба. Ночь, казалось, была бесконечна.