Александр Крупцов - Мой друг МПС и все, все, все… (Из записок старого опера)

Вдруг, неожиданно для меня и МПСа, резко встал из-за массивного и древнего стола Важа, в руках у которого находился большой рог горного козла. Конечно, рог был полон вина. Важа, высокого подняв рог, запел:

И началось… Сваны, находившиеся за столом, стали громко подпевать, а потом пустились в пляс. Это было довольно увлекательное зрелище. Сосед Гочи Сократ, худощавый, маленького роста, лысый, широко раскинул руки, словно хотел обнять нас, родную Сванетию и весь мир, будто какая-то неведомая птица, быстро перебирая ногами, пролетал в танце по кругу. В то же время Бесарион выбивал ритмы песни на доли (барабан), а Акакий вторил ему такими же ритмами на даире (бубен). Затем и они присоединились в азартном танце к Сократу.

Далеко за полночь уставшие Гоча, Важа, Сократ, Акакий и Бесарион, обнявшись, затянули протяжную грустную песню. Я понял, что это уже заключительный аккорд застолья. МПС, пошатываясь, подошёл к Сократу, хлопнул его ладонью по плечу и заплетающимся языком спросил:

– Сократ, ты не потомок ли этих, как их… философов? Шустрый Сократ и Акакий дружно воскликнули:

– Вах! Вполне возможно!

Сократ же задал МПСу встречный вопрос:

– Мегобаро, а ты не потомок ли железнодорожников?

МПС несколько смутился, покачал головой, но так как он был изрядно пьян, то непонятно, кивал ли он утвердительно или отрицал факт причастности к железнодорожникам.

Сократ продолжил:

– Я три года назад единственный раз на поезде ехал в Рустави и свалился с верхней полки. Сильно ушибся и вывихнул левую руку. С тех пор я на поездах не ездил.

Бесарион участливо спросил Сократа:

– А почему ты не поменялся с кем-нибудь на нижнюю полку?

Сократ, подумав, ответил:

– А с кем я мог поменять полку – в купе никого же не было!

Бесарион и Акакий, подняв указательные пальцы, только воскликнули:

– Вах!

Прошла неделя. Она не прошла, а пролетела, как пикирующий в ущелье горный орёл. Я предлагал МПСу выезжать домой, но бесполезно. Он был на «своём коне». Ему нравились грузинские вина и чача, и он вообще отказывался покидать Сванетию. На исходе недели он заявил, что остаётся в Сванетии жить. Мои уверения:

– Но как же так – ты казах и должен жить в Казахстане, тем более это твоя родина! А как же твоя семья, Карлыгаш и дочки? – были гласом вопиющего в пустыне. Удивительно, но на исходе недели МПС уже принимал участие в грузинском многоголосом пении. В конце недельного пребывания в Сванетии мне удалось уговорить друга выезжать домой. В дорогу Гоча, Важа, Сократ, Бесарион, Акакий дали нам огромные корзины со всевозможной снедью и, конечно, кувшины с вином. А мастер тостов Гоча, держа свой традиционный рог с вином, произнёс на прощание:

– В Сванетии есть прекрасный способ сохранить возраст. Те дни, которые проводятся с гостями, в счёт не берутся. Предлагаю тост за вас, дорогие наши гости, за вашу душевную щедрость, ибо вы сегодня, сами того не зная, продлили нам жизнь!

Важа, Сократ, Бессарион и Акакий дружно воскликнули:

– Гаумарджос!

В аэропорт нас увозил всё тот же пузатый майор. Мы возвращались в Тбилиси по старой дороге, с тихой грустью вспоминая гостеприимных Гочу, Кекелу, Важу и их земляков-сванов, заснеженные горные хребты и пики Зурулуди, Бангуриани, Цхаквзагари, сторожевые башни, загадочный клёкот орлов, паривших высоко в небе над горами.

Дома нас с нетерпением ждали коллеги, которые предполагали, что мы вернёмся из Грузии с вином.

Я часто с теплотой в душе вспоминаю эту поездку в горную Сванетию, добродушных, гостеприимных и приветливых горцев, красивую и суровую природу этого края. И тяжело было на душе, когда в августе 2008 года началась война с Грузией. Простым крестьянам-горцам эта война, конечно, была не нужна.

Вскоре вся эта история получила необычное и трагическое завершение.

Через четыре месяца по уголовному делу, где потерпевшими являлись наши сваны Гоча и Важа, было назначено судебное заседание. Помимо ограбления сванов, Белоус и Толян Немец совершили ещё несколько краж из квартир. Вместе с ними в этих кражах участвовал Палеев Мишка. За день до суда мне позвонил судья, который пригласил поприсутствовать на заседании:

– Мало ли какие вопросы могут возникнуть во время суда.

Судебное заседание началось в один из самых жарких июньских дней. Зал находился на третьем этаже и, несмотря на то, что все окна помещения правосудия были открыты, стояла страшная духота. Белоуса Серёгу и Толяна Немца защищал адвокат Кокенов, а интересы Палеева Мишки представлял Карим Газизов, который был знаменит пристрастием к спиртному, буйным характером и скандалами, связанными с его отношением к оппонентам. Кариму было уже за пятьдесят, он был высокого роста, с большим животом и тонкими руками и ногами. Чем-то напоминал большого паука.

Ему было неудобно и тесно сидеть за маленьким адвокатским столом. Газизов вытянул свои тонкие и длинные ноги под столом наружу. И тут все увидели, что адвокат обут в довольно поношенные штиблеты, а сквозь рваные носки Карима видны пальцы, которыми он постоянно шевелил. Это невольно привлекало взгляды всех присутствующих на заседании, в том числе судьи и народных заседателей, что явно их смущало. Всем стало ясно, что Карим слегка «навеселе». Председательствующий судья несколько раз объявлял перерыв по причине духоты в зале. Во время перерыва два адвоката прикладывались к бутылке водки, отчего их очень сильно разморило. И вот слово было предоставлено Кариму. Он встал, слегка пошатываясь, повернулся вполоборота к своему подзащитному и, указывая на него пальцем, громко начал держать свою адвокатскую речь:

– В то время, когда весь советский народ без устали строит коммунизм и стремится к светлому будущему, находятся подобные этому подсудимому отщепенцы и негодяи, которые не гнушаются совершать кражи у наших граждан, у старушек и беззащитных людей. Таким подлецам не место в нашем обществе.

Ошеломлённые председательствующий и народные заседатели привстали со своих кресел. Присутствующие в зале люди замерли, а Карим, завершая свою пламенную речь, громко заявил:

– Поэтому я требую назначить этому выродку высшую меру наказания!

Его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Коллеге Карима адвокату Кокенову с трудом удалось усадить не в меру говорливого товарища. А подзащитный Газизова Мишка Палеев забился в истерике, громко крича и требуя заменить ему адвоката. Председательствующий судья объявил перерыв до следующего дня. Затем он и народные заседатели покинули зал. Конвоиры стали выводить из-за перегородки находившихся там подсудимых. Вдруг побледневший Мишка Палеев, оттолкнув одного из конвойных, щупленького младшего сержанта, бросился к раскрытому окну и мгновенно запрыгнул на подоконник. Конвоир, которого Мишка оттолкнул, успел схватить его за щиколотку, и Палеев, потеряв равновесие, рухнул из окна на улицу вниз головой. Это произошло так быстро и неожиданно, что все успели только ахнуть. Одновременно с этим со стороны улицы раздался шум упавшего тела. Когда все выглянули в раскрытые окна, то увидели жуткую картину: безжизненное, окровавленное тело Мишки лежало ничком на металлической будке «автозака» (автомашины для перевозки заключённых).