Генрих и Ксения Корн - 12 месяцев. Необычные эротические приключения

Худенькая, невысокая, с маленькой грудью; волосы – кудряшками, коротко стриженые, черты лица, в целом, обычные, губы пухленькие. Ничего сильно отличающего её от русских девушек я не увидел.

Я увидел, что она по-своему, то есть по-ихнему, красива. Вероятно даже – настоящая красавица и идеал для какого-нибудь африканского парня. Да и откуда это вообще взялось: что белый вид человека более совершенный, нежели остальные? Белые куры, чёрные куры, пёстрые куры – какая разница? Это курица – и всё. А это человек. И всё.

Я заснул так, точно провалился куда-то глубоко-глубоко, и в самой глубине меня мягко поглотил бескрайний океан – его воды были чёрными и тёплыми.

Мне показалось, что я спал минут пять – не больше, но оживлённые звуки города настойчиво убеждали меня не доверять своим ощущениям. Уже утро, что ли? А где негритянка? Может, она обчистила ночью мои карманы и убежала? Я с волнением бросил взгляд на диван. Её не было.

Проклятье! Я вскочил и кинулся в прихожую, где висела моя куртка с деньгами на повседневные расходы. Стал шарить по карманам, проверяя – всё ли на месте. И лишь тогда услышал шум на кухне.

Как есть, в трусах, открыл дверь на кухню и увидел – на столе стоят два бокала с только что сваренным кофе, яичница в сковородке и бутерброды с колбасой. Сама же негритянка в своей ночной пижаме преспокойно мыла в раковине посуду, накопившуюся у меня за неделю. Заметив меня, обернулась и сказала с улыбкой:

– Ничего, что я здесь немного похозяйничала? Я подумала: завтрак – это женская обязанность. А потом вот решила помыть тебе посуду. Хочется как-то отблагодарить за то, что…

Её взгляд быстро скользнул по мне, опустился вниз, и она осеклась. По утрам у меня всегда стопроцентная эрекция – ходишь с таким неудобным железным колом в трусах и натыкаешься на всё подряд. Об этом я вспомнил запоздало, а когда вспомнил, решил, что лучше уж не подавать виду.

– Всё нормально. В моём доме и правда не достаёт женской руки, – ответил я несколько двусмысленно и ушёл в душ.

Там, в душе, мне и пришла та мысль, что разделила жирной чертой мою жизнь пополам: на «до» и «после». Эта мысль была столь сумасшедшей, что я даже для себя не позволил ей выразиться целиком – как она есть. Стал переваривать её маленькими и осторожными порциями.

После завтрака я спросил Ноему:

– Что ты собираешься делать?

Её лицо помрачнело, словно на него в одно мгновение нашли тучи и закрыли собой солнце, светившее до этого радостно и беззаботно.

– Не знаю. Попробую найти какое-нибудь место, где дадут работу и крышу над головой…

– Разве у нас в городе могут быть такие места?

– Не знаю. Какой-нибудь приют, больница… или церковь…

– Церковь? – я ухмыльнулся. – В наших церквях не любят чужаков. А помощь нуждающимся – это последнее, чем они станут заниматься. Наши церкви интересует только одно – деньги и ещё раз деньги.

– А что мне ещё остаётся? Если ничего не получится, то значит, что моя судьба идти туда, где нужны такие… «чёрненькие».

Я помолчал, прокручивая в голове то, что собирался сказать.

И сказал. Как можно спокойнее, хотя внутри бурлило по полной.

– Если хочешь, оставайся пока у меня. Пока не найдёшь что-нибудь нормальное. В общем, я не против… если ты поживёшь у меня.

Она тоже помолчала. Её руки дрожали.

– Спасибо тебе, – наконец произнесла она тихо. – Я не знаю твоего имени… Как тебя зовут?

Я встал и начал собираться. Мне хотелось скрыть от неё свою хоть какую-то заинтересованность в том, чтобы она осталась у меня жить. Увидит, что я заинтересован, подумает что-нибудь не то.

– Михаил. Фамилия – Груденков. Можно просто Миша.

– Спасибо тебе, Миша… Меня зовут Ноема. Я останусь у тебя, если можно.

– Можно. Ключи лежат на полке в прихожей. Возьми их, это будут твои ключи. Тебе что-нибудь купить? Я могу вечером зайти в магазин.

– Нет, ничего не надо, не беспокойся. Хотя… я бы с удовольствием выпила ещё горячего пива, как вчера, – улыбнулась она мне.

– Будет сделано, – улыбнулся я ей.

И пошёл на работу. На сердце у меня стало приятно и волнительно.

Вечером мы пили горячее пиво перед телевизором на диване, и она рассказывала мне свою жизнь. О том, что родилась в Африке, в городе Бумба – это в Конго, которое раньше называлось Заиром. Её дед был коммунистом и ездил в СССР по поручению самого Патриса Лумумбы. Дед любил Россию и привил эту любовь всей своей семье. Поэтому её отец, ставший в их стране большим начальником, всех детей по очереди отправлял учиться в далёкую и загадочную Россию. Ноему, младшую из них, устроил в РУДН.

Про Конго я почти ничего не знал. Знал только то, что там кошмар, а не жизнь, потому что идёт какая-то непонятная и бесконечная война.

– Это трудно объяснять русским, – сказала Ноема. – Африку никто не поймёт, если не поживёт там достаточно долго, чтобы увидеть всё своими глазами. Для русского что Конго, что Ангола, что Руанда или Уганда просто страны, как какие-нибудь Гондурас или Монголия. Есть границы, в которых живёт вот такой-то народ. А на самом деле в Конго нет единого народа в этих границах. Если бы в России в каждой области жили разные народы со своими обычаями, то Россия тоже превратилась бы в Конго. Попытки создать нацию из многих народов успешны только тогда, когда есть взаимоуважение друг к другу, когда люди готовы отказаться от национального ради чего-то высшего – как это происходит сейчас в Европе.

Я не хотел с ней спорить, хотя мог бы сказать, что в России живёт множество разных народов, и в каждом русском бог знает чего перемешано. Я просто слушал её так, как, наверное, слушает человека поп на исповеди: не перебивая и многое пропуская мимо ушей.

– И война там тоже другая, – продолжала она. – Всё понятно, когда армия идёт на армию, и они воюют друг с другом. Но когда твой злейший из всех врагов враг живёт на соседней улице и может убить тебя, прокравшись ночью в твой дом, или даже отыскать тебя в другой стране, – это уже просто бойня без правил. Вся моя семья погибла в этой бойне. Один за другим. Мой брат, последний, кто оставался в живых в прошлом году, сбежал из Конго ко мне в Москву, но несколько дней назад его нашли мёртвым…

– То есть за вами кто-то охотится, что ли? – насторожился я.

– Да. Мой брат сказал, что политический противник отца поклялся уничтожить всю нашу семью. Всех до одного, где бы мы ни находились. Мне нельзя было оставаться в Москве, и после смерти брата я попросила помощи у одного человека, которому очень доверяла. Но он… обманул меня. Сказал, что надо продать квартиру в Москве и купить жильё где-нибудь в провинции, и там отсидеться несколько лет. Он сам оформлял все документы. Я не могла поверить, что он так поступит со мной… Но он взял и просто продал меня.