Петр Кириченко - Край неба

Меня не покидало ощущение того, что горы ананасов, связки бананов, кастрюли, божки из дерева, будильники всех мастей, зонтики и жаровни для мяса существовали сами по себе, а торговцы, не обращая никакого внимания на толпу, покуривали сигареты или же какие-то корешки в тени своих лавчонок, где было чисто подметено и пахло то корицей, то мылом, то чем-то сладковатым, приторным и неизвестным мне. Они там что-то перекладывали, сортировали, отбраковывали — так и жили, пока светило солнце, нимало не заботясь ни о торговле, ни о времени и не испытывая потребности в других людях. Казалось, они ждали чего-то другого, лучшего, и были уверены, что оно непременно придет.

Ливень я пережидал у дверей лавки, где были развешены яркие ткани. Пахло шерстью и табаком. В глубине лавки на ящике сидел старик в очках с круглой оправой; мальчик лет восьми крутился в темном углу, приводя что-то в порядок. Один раз он зыркнул на распахнутую дверь, на ливень, на людей, и я ожидал, что, не удержавшись, он выскочит под крупные холодные капли, сделает полукруг по асфальту и влетит в лавку. Но ничего подобного не произошло, мальчик остался в своем углу, как прикованный, и мне вдруг стало понятно, что он не думает ни о чем подобном. Он останется в этой лавке и в дождь, и в солнце — навсегда. Это было закономерно, как и то, что ливень, будто по команде виденных мною будильников, начинался в одно и то же время — каждый день. И длился он строго отпущенное время, не больше и не меньше.

Пол галереи кое-где залило водой, не успевавшей стекать по желобкам и канавам, но никто из стоявших рядом со мною людей не двинулся с места, не проронил ни слова. «Вот это дождец! Ничего не скажешь!» — услышал бы я в своих краях. А эти люди безмолвно и терпеливо глядели в какую-то одну точку и, казалось, не видели, что ливень проливался отвесными от безветрия струями, что асфальт дымился брызгами и улица покрылась зонтиками, как грибами. И я подумал, что в головах этих людей, так же как в глубине лавок, что-то постоянно перекладывалось, сортировалось и отбраковывалось. Мне даже послышался звон, словно бы кто-то пересыпал пригоршнями иероглифы. Звонкие и сухие. Казалось, эти молчаливые, не замечавшие меня люди все время о чем-то сосредоточенно думали; им некогда было ни посмеяться, ни расслабиться; и при мысли об этом мне стало как-то не по себе.

Я ходил, пока не наткнулся на широкую, свободную Бридж-роуд, тянувшуюся куда-то далеко. Дома на ней были новые, высокие, белые. Деревья, росшие по обе ее стороны, узкими листьями напоминали нашу иву, но тянулись вверх, будто хотели угнаться за домами. Бридж-роуд была совсем не похожа на те улочки, где я бродил, хотя в некоторых домах, так же как в галереях, на первых этажах помещались магазины, дорогие, с просторными витринами и автоматическими дверьми, за которыми сохранялась прохлада. Магазины пустовали, и в глубине их, за стеклами, виднелись продавцы. Наверное, они скучали от безделья, если умели скучать; во всяком случае, они сидели или стояли, но оставались неподвижны. У дверей одного такого магазина стояла зеленая ель, невысокая, пушистая и украшенная разноцветными гирляндами. Мне подумалось, что это единственная примета времени в этом городе, где давно когда-то навсегда установилось лето.

Людей на тротуаре было немного, они не бродили, как в узких улочках, а шли торопливо, словно бы попали сюда случайно и старались побыстрее убраться. Это были деловые, занятые люди. В руках они держали папки или портфели. Они шли по тротуару, заходили в какие-то двери, исчезали, но тут же появлялись другие. Одеты они были в светлые одежды и тем самым напоминали тех людей, среди которых я бродил полчаса назад, у них были такие же лица, такая же отрешенность. Но была и едва уловимая разница: один из них взглянул на меня — правда, быстро и почти незаметно. Другой же — похоже, рассыльный, — в светлом полотняном костюме, подкатил к дому на велосипеде, прислонил его у дверей и скрылся за ними. Это было узкое, небольшое здание банка, но вид у него был внушительный, потому что первый этаж облицовали черным мрамором. И оставленный велосипед отражался в нем, как в зеркале. Я долго смотрел на этот велосипед, вспомнив, как двадцать лет назад я взял покататься подобный велосипед и разбил его. А принадлежал он нашему соседу, одноногому инвалиду Ивану Петровичу.

Пройдя какой-то дом, я вдруг увидел просторный скверик, в котором росло не больше десятка молодых деревьев, зеленую ухоженную траву. За сквериком был виден белостенный особняк с тонкими колоннами и узкими окнами. Но самое главное — недалеко от тротуара, среди зелени травы, стояла водоразборная колонка, толстая, чугунная, с круглой шляпкой. Казалось, как раз она попала сюда случайно, потому что таких колонок множество стоит по нашим небольшим городам, на улицах, во дворах. И, глядя на нее, я подумал, что человек, куда бы ни забросила его судьба, всегда первым делом ищет то, что ему привычно и близко, и теряется, если ничего не находит. И тогда с какой-то легкостью я повернул назад, пошел к галереям и лавчонкам, к узким улочкам и, увидев небольшое кафе, присел за свободный столик. Кафе было совсем маленькое: три стола, несколько стульев, электрическая жаровня и пепельница из морской раковины. Сверху над всем этим был натянут зеленый тент, проткнутый в двух местах. Владелец в белой рубашке, стоявший до этого как часовой у входа, выставил мне банку пива, положил пакетик сушеной рыбы, кисло-сладкой и непривычной на вкус, и водворился на прежнее место, терпеливо глядя на людей, сновавших перед ним.

Я потягивал пиво, смотрел на улицу, на людей и думал о том, что Иван Петрович, которого давно нет в живых, вспомнился мне даже в Сингапуре. Конечно, я вспоминал его и раньше, но здесь, среди чужих людей, которые понятия не имели ни об Иване Петровиче, ни обо мне, как-то по-другому увиделось то, что, начав работать, я так и не собрался купить ему новый велосипед. И неожиданно вся маета в этом городе показалась мне ненужной и тягостной, словно пробрался я сюда запретными путями. И впервые мне пришло в голову, что, может быть, и не надо ничего стараться понять, а просто жить, как живут вот эти люди, которые бродили по улице. Ведь живут же они — и, похоже, не так и плохо: и, возможно, не надо докапываться до сути всего, что есть под небом? Так же как и не надо забираться за тридевять земель, чтобы, понять простые истины? И не правы ли те из нашей группы, кто посмотрел крокодилов на загородной ферме, где мне не суждено теперь побывать, и преспокойно рассматривают купленные сувениры?.. Спросить легче, чем ответить, тем более что все же я пробродил день среди этих лавок и лотков, так и не увидев чего-то главного. День заканчивался. Ноги гудели от усталости, и не хотелось никуда двигаться. Вытащив из сумки схему города, я отыскал на ней Бридж-роуд и понял, что нахожусь от гостиницы километрах в пятнадцати. Но и тогда не встал, а все сидел, будто не зная, что же делать дальше, и смотрел, как солнце, удлиняя тени, пропадало где-то за крышами.