Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга третья

Соснин в глубине души был искренне тронут, однако вида не подал, принял как должное. Спросил:

— И что же твоя умная голова надумала?

— Ты крутишься в журналистских кругах, а я хочу тебя внедрить и в другие слои. Погоди... — Ладонью остановил Димыча, у которого с языка уже срывался вопрос «какие?». — Я скажу. Хочу познакомить тебя с заказчиками компромата.

Вспышка оптимизма была столь мощной, что от волнения Соснин вскочил со стула:

— Ну, Валька... Вот за это спасибо. Ввести в околобанковские круги? Я же по компромату чувствую, кто его заказал.

— Вечно ты не даешь договорить. Главное еще не сказал. Главное — зачем тебя в эти круги внедрять. Само внедрение остаться в Москве не поможет. Надо задачу выполнять. А какую? Я с чего начал?.. С того, что наши элиты настраивались на жизнь без Путина. А теперь? Начнут готовиться к сносу власти или на ходу переобуются? А коли переобуются, не будут ли новые башмаки слишком жать? Продолжат ли они исподволь саботировать путинские планы, втихаря диверсанить, хаотизировать экономику? В какой мере можно рассчитывать на этих напёрсточников? Мегаприспособленцы! Каким будет раздрай в элитах? Для Боба крайне важна любая информация из недр элитной среды, сведения о любых наростах жизни. Пусть не элитной, но достаточно влиятельной. Ты понял, к чему я гну? Кстати, можешь считать это заданием, согласованным с куратором. Боб пока ничего не знает. Узнает, когда мы отошлем ему твой первый «суповой набор», из которого можно сварить наваристые щи.

Суховей импровизировал. Он понятия не имел, кто заказал компромат, но опыт и менталитет нелегала подсказывали, что получить ответ на этот вопрос не так уж сложно и не грех запустить в банковскую банку пауков своего человека. В его деле дополнительная, даже побочная, информация не бывает лишней. Хорошо изучив Соснина с его куцыми мыслишками, он беспощадно пудрил мозги этому напыщенному, амбициозному журналисту, наученному в Штатах, откуда его негласно подкармливали, и жаждущему насадить у нас американский шаблон, — такая внутренняя эмиграция особенно ненавидит Россию. Разумеется, никакой информации из элитных кругов он добывать не сможет, его на версту к ним не подпустят. Но пусть роет землю, не подозревая, что информация пойдет не только Винтропу, но и в нашу Службу.

Суховей убивал сразу двух зайцев. И, выждав, когда Димыч переварит «сногсшибательное задание», еще немного подкрутил, напустил туману погуще:

— И еще два пояснения. Во-первых, восстанови старые связи в медийной среде, в этой тусне тоже немало интересного. А второе... С учетом многих обстоятельств, о которых сейчас распространяться незачем, очень советую не светиться по части антипутинских настроений, ни в коем случае не скачи за Навального, это несолидно. Формально хиляй за умеренного патриота, — но не за радикального нацпата! — держись ближе к бесогонщикам. Как бы! Короче, держи фигу в кармане. Тем более твое резюме на этот счет не безупречно, с прорехами. Могут вспомнить Болотную.

— Валь, ты что? — резво откликнулся Соснин.— Разве я не понимаю? Я же не «Шац, Кац и Альбац».

7

Когда летом сняли карантин, Катерина первым делом хоженой тропой заторопилась к храму. Она открыла для себя этот путь лет десять назад, а может, и побольше, уже не помнилось. Открыла и духовно, и пешим ходом. От подъезда пройти через двор, потом переулочком всего ничего — и сразу попадешь на пешеходный мост через Москву-реку, который ведет прямехонько к храму Христа Спасителя.

Она не была воцерковленной, в детстве часослов и псалтырь не зубрила. Но после семейной трагедии перед сном каждый раз истово молилась Николаю-угоднику об избавлении от новых страшных напастей. С годами к немым, горячим и еженощным мольбам прибавилась просьба устроить будущее дочери и одарить счастьем понянчить внуков. Вера уже давно вышла из девичества; когда училась в институте, ухажеры у нее были, но так, несерьезно. А потом очень уж строга стала. В новые, непривычные для Катерины времена они по-сиротски, внатяг, на пенсию и скромную зарплату дочери, бытовали в просторной квартире. И размеренность, обыденность, скука бедного существования затягивали, все больше угнетали. Наверное, в те смутные годы она в первый раз и пошла к храму Христа Спасителя, чтобы дополнить ночные молитвы обращением к иконам, свечи во здравие поставить.

Господь услышал, дал все, о чем просила. Судьбу корить-укорять не за что. Теперь Катерина, хотя и выстарилась — годы берут свое, — почти счастлива: растет внук, Вера обустроена, с мужем живет в согласии — по глаголу Божьему. На зятя не нарадуешься, не дает теще бедствовать. Пока карантинили, он частенько заезжал по вечерам — у него же пропуск! — привозил продукты. Заодно ужинал. Веру-то с Яриком предусмотрительно отослал в Поворотиху, а холостому мужчине вечером где перекусить? Он, правда, к ресторанам привык, да они позакрывались. Потому Катерина каждый день стряпала, держа наготове свежую еду для зятя.

Виктора она поняла еще при первом знакомстве, на юбилее. Далекая от политических переживаний, Катерина жила здравым смыслом и в суждениях Донцова сразу ощутила земную правду. После ужина он не торопился в пустую квартиру, по часу, не отказываясь от второй, от третьей чашки, чаёвничал с Катериной на кухне, отвечая на ее наивные вопросы. Медленно бредя по широкому пешеходному мосту, она в тот первый после карантина поход к храму почему-то вспоминала именно ту памятную беседу с зятем.

Сережа работал в ЦК, она помнила его идейную закваску и недоумевала, как получилось, что чуть ли не все бывшие горбачевские партсекретари заделались либо чиновниками, либо бизнесменами. Виктор ответил со смехом:

— Катерина Дмитриевна, милая, да ведь на верхах перестройку для того и затевали, чтобы перевоплотиться. Тесно при Советах стало: власть есть, а жить по-западному не могут. Но знаете, дорогая моя... Конечно, я хамелеонов этих не люблю, да их уже мало осталось, по возрасту от дел отошли. А вот кого особо презираю, так это бывших шестидесятников. Помните таких?

— Знать не знала, но разговоров о них было много. Сережа говорил, у них вымыслов и двусмыслиц полно.

— Очень точно, между прочим, сказано. Если словесную шелуху отбросить, они ведь что доказывали? Что на Западе жизнь лучше, чем в СССР. Сортов колбасы больше. По заказу архитекторов перестройки телевизор только и крутил, как прекрасно жить на Западе. Ну и соблазнили народ.

— Я бы не сказала, что народ соблазнился...

— А кто, дорогая Катерина Дмитриевна, Манежку толпами наполнял? Кто на русский манер кричал «Коммуняку на гиляку!»? Да, обезумели, а теперь сокрушаются. По Леваде, ныне уже семьдесят процентов — за Сталина.