Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга третья

Впрочем, перед такими, как Винтроп, поставили отдельную крупную цель: используя пиар-сопровождение, предпринять максимум усилий для продвижения некоторых российских деятелей, с кем налажена связь, в разряд так называемых «подателей смыслов», подсказчиков власти. На самом деле они будут выполнять функцию «предателей смыслов», неких идейных суфлеров подставных идей, тормозя выработку нового путинского курса аппаратными творцами идеологии.

Однако ситуация на русском направлении уже начала меняться. Те люди из идеологизированного меньшинства, с которыми Винтроп еще год назад свободно встречался в ресторанах и на тусовках, по донесениям из Москвы, стали гораздо сдержаннее по части общений с зарубежными гостями. И кроме прочего, предстояло разобраться: это осторожность или трусость? О новых порядках говорили и те, кто прибывал в Вашингтон или европейские столицы с деловыми визитами и для кого устраивали закрытые встречи, — в службе Винтропа их называли инструктажными. В итоге в Вашингтоне сделали вывод о необходимости резко усилить меры предосторожности, чтобы не спалить агентов влияния. Боб вынужден был отказаться от нескольких прямых контактов, важных для разъяснения долгосрочных установок, работать через посредников, что требовало дополнительного времени. Между тем российская экономика в нокдауне из-за пандемии, и упускать благоприятный момент Америка не желала. Урок истории, когда в 90-е годы Штаты, посчитав, что с русскими амбициями навеки покончено, не дожали растерзанную Россию, бросили ее на произвол судьбы, позволив подняться и освежить ракетный потенциал, не прошел даром.

Как сто раз говорил Путин, времени на раскачку не было, что и потребовало прибытия Боба в Москву еще до окончания вирусной эпопеи.

На второй день после прилета, когда по телефону Боб уже «зарядил» несколько встреч, он отправился побродить по центру Москвы. Через старый Арбат вышел к резиденции посла — Спасо-хауз, и его захлестнули воспоминания. Спасо-хауз! Здесь играл свадьбу академик Сагдеев, женившийся на внучке Эйзенхауэра. Здесь жили Вишневская и Ростропович. На День независимости здесь собирался московский бомонд, приглашение на прием почитали за особую честь, его считали как бы пропуском в высший свет. Во всю длину главного зала выставляли стол, полный изысканных яств, что в ту пору для Москвы было редкостью. Другой стол накрывали под большим шатром на стриженой лужайке. Публика — бывало и по тысяче персон, посол Пикеринг, с супругой встречавший гостей на верхней площадке широкой лестницы, потом шутил, что от бесчисленных рукопожатий у него ладонь немела, — кучковалась по интересам, по знакомствам. Бывали и казусы — помнится, Ахмадулина поскользнулась на вишневой косточке, кем-то небрежно брошенной на паркет. Дежурившие в зале морпехи в штатском — грудь колесом! — мигом подоспели на помощь, инцидент превратили в шутку. Почти весь дипломатический состав «обслуживал» те фуршеты, за глаза именуемые «стоячкой», используя их для укрепления контактов с нужными людьми. Некоторые из них по сей день на связи с Бобом, однако встречи именно с этими, проверенными кадрами теперь придется отменить.

А однажды Винтроп по срочной надобности приехал в Спасо-хауз в тот день, когда там открыли часть помещений для свободной экскурсии — особняк-то с историей. Боже мой! Сколько суперэнергичных девиц записались на ту экскурсию! Красоты старинного здания их, конечно, не волновали, они ринулись в гости к американцам в надежде ухватить свой шанс, с кем-то познакомиться, вписать свое имя хотя бы в список случайных посетителей, чтобы — вдруг! — поехать учиться в Штаты. Но, между прочим, поросль, взраставшая на конкурсах голых сисек, которые в ту расхристанную пору устраивали в Лужниках пособники разврата, пригодилась — для раскрутки проамериканских настроений и вброса негатива о российской власти. Эти полезные идиотки и сейчас «при деле», иногда заглядывая в русский сегмент Фейсбука, чтобы освежить понимание стихийных настроений; Боб сразу узнавал их демофрению: они видят только то, что им советуют видеть заочные заокеанские френды.

Да, то были славные времена. Боб со смехом иногда называл их эпохой прокладок: по телевидению без конца крутили рекламу этого женского приспособления, неведомого для бывших совграждан. В те годы Винтроп без труда устраивал приватные встречи некоторых российских селебрити с Пикерингом — в маленькой переговорной комнатке, куда можно было попасть через неприметную боковую дверь в арке парадных посольских ворот, со стороны Садового кольца. На улице там всегда маячил милиционер, но в ту — да, славную! — пору это никого не смущало, никто не опасался, что за укромное свидание с американским послом его возьмут на карандаш.

Боб снова вышел на старый Арбат, приглядывая кафешку, где удобно встретиться с Подлевским. Из-за множества веранд улица несколько сузилась и напоминала Бобу широкие коридоры Пентагона, по которым свободно мог проехать грузовик. Винтроп давно перестал честить Аркадия «флешкой»: этот парень за последний год заметно прибавил, а стажировка в Штатах — по обстоятельствам пусть и короткая — окончательно промыла ему мозги. Он взял патент, стал фондовым маклером, внимательно следил за форекс-обзорами, и у Винтропа были на него свои виды. Люди, экземплярные, не падкие на прелести биржи наслаждений, а верные идейно, — на особом счету. Но пока Боб не считал Подлевского самостоятельной агентурной единицей, и именно в этом первичном качестве он сегодня особенно нужен: общение с людьми, не обремененными ни солидными должностями, ни секретными сведениями, не вызывает подозрений. Этот Подлевский, он не один — такими деятелями Боб сумел «оснастить» несколько ячеек. Он просто оказался первым в расписании встреч, поскольку для Винтропа свободен всегда, в любой час дня и ночи. Подумал: «Кстати, на сей раз его придется вывести на Немченкова». И тут же осадил себя: «Зачем? Пусть работает через Суховея».

А вот Болжарский... Этот свободный и свободолюбивый художник слова, судя по фейсу, любитель застолий, напыщенный господин писательского сословия, обожающий рассуждать на отвлеченные темы, — он готов выполнить любое указание. Классическая внутренняя эмиграция. Боб помнил, как однажды, когда разговор коснулся судьбы России, этот заядлый фрондёр небрежно махнул рукой и величаво произнес: «Пускай дом горит. Зато клопы сдохнут». Но у Болжарского нет никаких рычагов влияния, он годился только для вброса в среду интеллектуалов будоражащих слухов. Зато теперь пригодится в качестве «курьера»: донесет нужную информацию до нужных людей, с которыми его придется свести. Но — анонимно!