Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга третья

— Нет, дорогой Виталий, это я вас слушаю. Был бы весьма признателен, если бы вы ввели меня в курс российских дел. Из-за этой чертовой пандемии давно не был в Москве, отстал от здешних событий. Какие настроения у политбогемы?

Живот заколыхался, пахнуло привычным ассортиментом упреков власти. Затем последовала серия восклицаний и наконец странный вопрос:

— Ха! Пандемия! Здесь все еще мрут как мухи. Он меняет в правительстве шило на мыло, поговаривают, что теперь от его погляду люди каменеют, но воз ни с места. Куда, в какую сторону тащить Россию? Трясина безысходности. Боб, скажите, вы когда-нибудь держали в руках доллар?

— Я?! — От неожиданности Боб повелся на подначку.

— Да, вы. Что на нем написано? «Ин год ви траст» — на Бога уповаем. А какой национальный девиз у французов? «Свобода, равенство, братство». А в Российской империи какой был девиз? «С нами Бог». Подождите, Боб, а какой девиз был у СССР? «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Теперь ответьте мне, Боб, какой девиз у путинской России? — Приподнялся с подушек, чуть не вывалив живот на низкий журнальный столик. Испытующе посмотрел на Винтропа. — Ага, не знаете! Откуда же вам знать, если его просто-напросто нет? Он понятия не имеет, куда ведет страну, потому и топчется на месте. Диагноз: барахтается в каждодневности. Хорошо бы стало хорошо! У Кремля проблема с целеполаганием. Идеологию, которую в общем виде фиксирует национальный девиз, он заменил... Чем он заменил идеологию, Боб? Я вам отвечу. Вместо государственной идеологии он подсунул народу антисоветизм. Позволил вывалять в грязи советское прошлое, драпирует Мавзолей, трамбует Сталина, а теперь негодует, чего это на Западе переписывают историю Второй мировой. Пытается строить будущее на отрицании минувшего. Наи-ивец! Вы наверняка бывали в Барселоне, Боб, у храма Святого Семейства. Но почему этот храм считается верхом совершенства? Это первозданная чистота — там нет ни прямых линий, ни углов! Гауди гениально угадал, что их нет в природе, они по необходимости придуманы человеком. Он что, хочет построить общество на плевках в прошлое, вовсе без целеполагания? Оно уже было: первобытное племя, озабоченное лишь пропитанием и размножением. А эксперты, нанятые им для пиара, напоминают мне гоголевского Костанжогло, в усадьбе которого каждая свинья глядела дворянином. Они все делают под себя. Боб, вы хорошо знаете русский язык и должны понять двойной смысл этой фразы.

Этот Болжарский всегда производил на Винтропа странное впечатление. По каким-то причинам, возможно сугубо личным, он был яростным противником власти. И в своих суждениях, вернее, осуждениях Путина все валил в одну кучу, смешивая риторику противостоящих политических сил. За этим литератором никто не стоял, а он чудесным образом умудрялся избегать групповщины. Он просто не терпел Путина, презирал Россию и делал свой мелкий бизнес на вызывающем свободомыслии, вернее, на заядлой интеллигентской фронде. Винтроп, хорошо знавший российскую богемную среду, еще в 90-х годах подцепил Болжарского, человека неглупого, но — с комплексом недооцененного гения, не попавшего в обойму тех, с кем надрывал глотку в перестроечной свалке. Боб аккуратно навел справки, и выяснилось, что по своей дурацкой привычке зубоскалить этот парень однажды громко пнул забойщика перемен Яковлева, а тот не прощал насмешек и выставил Болжарского из числа приближенных и платных умственных лакеев. Такие неприкаянные, отринутые своей средой одиночки были законной добычей Винтропа, из них вырастали отъявленные недруги России. Но, слушая «банные» потоки эрудиции, Боб вдруг подумал: минуточку, в 90-е Путина еще не было, откуда же ненависть к нынешнему царю?

Перебил:

— Виталий, насколько я понял, Путин — это ваша страсть?

Болжарского словно интеллектуальный спазм сжал, он споткнулся, умолк, с трудом перестраиваясь на новую тему. И предпочел заячью скидку в сторону.

— Боб, вам же известно, как клянутся в американских судах. Говорить правду, и ничего, кроме правды. Не так ли?

— И что?

— А то, что ваша клятва не обязывает говорить всю правду. — И хитровато хмыкнул. Удачно, мол, вывернулся.

— Простите за вопрос, который для Америки считается вполне нормальным, но в России почему-то носит щекотливый характер. Вы еврей?

Болжарский снова блеснул эрудицией, ответил обтекаемо:

— Дурной памяти небезызвестный гитлеровский рейхсмаршал Герман Геринг однажды сказал по этому поводу: кто еврей, а кто не еврей, буду решать я. Ха-ха! Кстати, вы знаете, как в последние советские годы у нас называли еврейских жен? Писательские остряки говорили, что они — всего лишь средство передвижения, с ними можно было эмигрировать в Израиль.

Потом они парились, отдавшись в умелые руки сандуновских банщиков, затем, завернувшись в простыни, вкусно обедали в столовой, отделанной в стиле позднесоветской роскоши. Винтроп потихоньку приближал беседу к политическим реалиям поствирусной России. Спросил:

— Как в ваших кругах восприняли обнуление?

Болжарский, разрезая блинчики с черной икрой — не блины, а именно сандуновские блинчики! — небрежно ответил:

— О чем речь, Боб! В Думе, варварски нарушая регламент, «экспромт» Терешковой, в кавычках конечно, приняли с голоса. Хотя за четверть часа до этого потребовали оформить письменно запрос о самороспуске Думы. Всем все ясно. Вообще, о каких кругах вы говорите? Творческая интеллигенция, даже титулованная, стала деклассированным элементом, она торгует собой, культурный контрафакт, проститня. Старые голые лесбиянки в театре. В лучшем случае средний класс наравне с лабазниками, профессорами и булочниками — все средний класс. Не быль, а пыль. Старая советская диссида уже сдулась, ее просто забыли похоронить. «Пурпур высоких слов», как писал Шестов, уже в прошлом. Даже бывший так называемый вовлеченный советник власти Глеб Павловский, который много чего намутил, и тот сидит в глухом эховском подполье. Финита ля комедиа. Беспутные времена.

Минут за двадцать до окончания двухчасового сеанса Винтроп сказал:

— Ну что, Виталий, окунемся напоследок?

Они погрузились в купель, подставив тела упругим струям негромко шипящего пузырьками гидромассажа, и Винтроп перешел к делу:

— То, что я сейчас скажу, надо по возможности дословно передать человеку, чьи координаты я вам дам. Позвоните ему, представитесь, что от Бориса Игнатьевича. Запомнили? От Бориса Игнатьевича. Он назначит встречу.

С Болжарского слетела наигранная поза, он ответил кивком головы с красноречивым закрытием глаз. И Боб четко, с паузами продиктовал методичку, а Болжарский запоминание каждого пункта подтверждал кивком.

Когда вылезли из бассейна и вернулись к столу, Винтроп передал заготовленную записку с телефоном и предложил: