Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга третья

— Только позвони обязательно, когда домой доберешься. Спать не лягу, пока звонка не дождусь.

— Лады. Спасибо тебе, Глашка, за этот вечер. Ты меня поняла, а я от твоей душевной заботы, от участия сердечного еще крепче в своих помыслах утвердилась. Разберусь!

14

Соснина одолели воспоминания. До глубокой старости — дай Бог дожить! — он не забудет, как в младенчестве ненавидел маму, которая заставляла его пить вонючий рыбий жир. А мама сейчас приболела — давление! — но он, негодник, уже тысячу лет не был в Томске, и неизвестно, когда посмеет туда сунуться. Вдруг мелькнула мысль: чтобы обнять стариков, почему бы не купить им авиабилеты до Москвы и обратно? Проще простого. Разумеется, после похорон этой проклятой пандемии, после вакцинации. К тому времени, может статься, и повод подвернется.

Именно этот повод, маячивший скорее в мечтах, чем в яви, и побуждал Дмитрия перелистывать страницы своей жизни. Томск, Чикаго, Москва, Киев, Вильнюс, теперь снова Москва. Но странно, он перебирал в памяти не сами «этапы большого пути», а то, как, распахивая душу, исповедовался о своих плаваниях по житейскому морю Полине. Известное дело, мемуаристы падки на байки о всякой всячине, любят кое-что приукрасить себе в пользу. Однако Соснин в разные разности не лез, по-крупному был честен, не скрывая своих публичных неблаговидностей и благоглупостей вроде антипутинской истерики на Болотной. И только об одном глухо молчал — о связи с Винтропом. Этой темы в его частых и все более длительных беседах с Полиной не существовало вовсе, порой Дмитрию казалось, что его расчетливая работа на Боба — из другой жизни, не имеющей ничего общего с той одухотворенностью, какая открылась ему после близкого знакомства с Полиной. Конечно, в голове нет-нет да стучала тревога о том, что рано или поздно придется открыться, однако он малодушно гнал ее, надеялся — Бог даст! — в будущем изворотливо выкрутиться из щекотливости двойной жизни благодаря неким переменам глобального свойства. И в самом деле, разве не грядут в мире крутые перемены? Все о них говорят, в телевизоре предсказаний море разливанное, без числа.

Но так или иначе, а открывшаяся ему новая жизнь настолько захватила Соснина, что он попросту забыл о Суховее, о Подлевском, Хитруке, о планах встретиться с Аркадием. Нет, не забыл, конечно, а все они, вместе с Бобом, как бы отодвинулись на окраину его сознания.

Он жил общениями с Полиной, и каждая их встреча множила его восторженные мечты о том поводе, благодаря которому он мог бы вызвать в Москву родителей.

На грешную землю его вернул звонок Подлевского. Со времени их встречи с банковским Хитруком минуло уже немало дней, и Соснин, поглощенный мечтами о будущем семейном счастье, вспоминая между делом о договоренностях с Аркадием, считал, что дело завяло на корню. Жаль, ей-богу, жаль, но не набиваться же на новую встречу, роняя престиж. К тому же сейчас не до Подлевского. Наверстаем!

Но выяснилось, что дело не только не завяло, а обрело и корни, и — удивительно! — даже пышную крону.

— Ну что, пришла пора перемолвиться о днях грядущих? — деловито начал Аркадий. — Сегодня у нас вторник, предлагаю пообедать в четверг. Но не в ресторане, а в одном укромном местечке. Все беру на себя. А ты пригласи кого-то из серьезных журналистов вроде тебя, с которым можно потолковать о четвертой власти в целом. Посидим втроем.

Для Соснина проблема не выглядела пустяковой. За годы странствий он выпал из столичной тусовки, потерял связь с корифеями СМИ, которых подкармливал, когда командовал самой массовой и, главное, гонорарной городской многотиражкой. Контакты возобновил с немногими, и подобрать подходящего журналиста для встречи с Подлевским не просто. Дмитрий понимал, зачем понадобился третий. Само по себе знакомство с новым неизвестно каких воззрений «пиратом пера», не прошедшим «тест на Боба», Аркадия не интересует. Ему нужно другое. Он усвоил все, что говорилось на беседе с Хитруком, и хочет расширить свои познания в сфере СМИ.

Дмитрий сел за письменный стол, составил список тех, чьи телефоны хранились в его «Контактах», и фамилия за фамилией принялся перебирать кандидатов, зримо представляя себе внешность и манеру каждого. Занятие затянулось часа на полтора, но в итоге Соснин остановил выбор на Филоныче. Это была тусовочная кликуха уже не молодого, средней руки информационщика, переменившего на своем веку немало редакций. В миру его звали Никитой, псевдоним он себе изобразил громкий — Черногорский, а истинную фамилию Дмитрий и не знал. Филонычем Никиту прозвали за показное, отчасти даже демонстративное нежелание обременять себя излишними хлопотами, он все делал как бы с ленцой, вполсилы, небрежно, подразумевая, что если уж он сработает в полную силу, то родит истинный шедевр. Однако все понимали, что такой стиль просто прикрывает профессиональную слабину, из-за чего Филонычу и приходилось мыкать жизнь, регулярно меняя место службы. Но, трезво оценивая свои скромные творческие способности, Никита брал тем, что становился душой любой журналистской компании.

Он говорил лучше, чем писал.

Чуть выше среднего роста, плотный, в солидных роговых очках, придававших умный вид, бойкий на язык, Филоныч не был глубоко пьющим, но выпить любил — в меру, причем желательно за чужой счет, — и всегда был в курсе скандалов, в том числе интимных, частенько сотрясавших среду пишущей и снимающей братии. А главное, умел производить неотразимое и неизгладимое впечатление на людей, далеких от журналистики. Как начнет за что-нибудь распинаться, сам черт ему не брат. Набил руку на трепотне. Это изумительное искусство Филоныча и побудило Соснина нацелиться именно на него. К тому же — с какой стати знакомить Подлевского с кем-то из серьезных людей? Зачем нужен конкурент в зачатом банковском романе?

Черногорский клюнул на предложение безоговорочно. Еще бы! По наводке Соснина, который очень ценит журналистский талант Никиты, его приглашает встретиться некий крупный бизнесмен, чтобы поговорить о ситуации в СМИ. Для Филоныча это любимейшее занятие. Вдохновляла возможность показать себя во всем блеске своего незаурядного мышления. Да вдобавок — пообедать! То есть оттянуться по части классического коньяка. На водяру он в данном случае не согласится: не-ет, держать себя надо высоко!

Это единственное условие Филоныч, не таясь, выложил по телефону, и Соснин охотно успокоил Никиту, похвалив себя за то, что сделал правильный выбор.

Отзвонив Подлевскому, поинтересовался, о каком укромном местечке говорил Аркадий, но тот отделался смешком, сказав, видимо, в шутку:

— Пообедаем на конспиративной квартире. Вернее места не найти.