Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга третья

— Понимаешь, Валь... Помнишь, я говорил, что начал встречаться с одной женщиной? Серьезно, с намерениями. Мне ведь и жениться пора, детей заводить. Женщина замечательная, но я о ней не все знал. А сейчас выяснилось, что она поступает в Академию госслужбы. Представляешь? Это же карьерное катапультирование.

— Представляю, но пока твоих волнений понять не могу.

— Да как же так! Она — Госслужба, а я — от Боба. Как теперь быть?

— Что ж, больше секретов знать будешь, Боб похвалит.

— Да пошел ты! — ругнулся Соснин. — Я серьезно, а ты шуткуешь. Я ведь жениться задумал, а она рано или поздно про меня все узнает. — Соснин отматерился в свой адрес по полной.

У Суховея, который в деталях знал историю Пашневой и Соснина, ответ, согласованный с Глашкой, разумеется, был готов. Но в данном случае нужна небольшая артподготовка.

— Димыч, я помню, ты мимоходом говорил, что какая-то женщина у тебя появилась. Неужто и впрямь так серьезно?

— Очень серьезно, Валя, очень! По уши увяз. Я просто в тупике. Академия госслужбы! Если бы у меня с ней только шашни были — радуйся. А жениться на такой женщине при моем статусе у Боба... Тут надо под расчет, без сдачи. А я с хвостом...

— Ну, не женись...

— А я хочу на ней жениться, очень хочу. И она не возражает, но почему-то мнется. Предлагает отношения как бы заморозить, мол, надо ей сосредоточиться на учебе.

— Может, так оно и есть? Может, обождать какое-то время?

— А что изменится-то, Валь? Да, я могу с ней не расписываться, но это ничего не меняет: она-то — Госслужба, а я у Боба.

У Суховея, откровенно говоря, не было времени на этот малоприятный разговор. Он давно знал, что Полина и Димыч попали в очень сложную жизненную ситуацию, искренне жалел и ее, и его. С Глашей они многократно обсуждали эту разностороннюю «трапецию», и как ни крути, как ни верти, а каждый раз выходили на один и тот же вариант: надо ждать, жизнь покажет, все расставит по своим местам.

— Знаешь, что я тебе скажу, Димыч? — после долгой паузы сказал Валентин. — Женщину, о которой ты говоришь, я не знаю, но я неплохо знаю тебя. И хочу дать тебе мужской совет. Муж-ской! Во-первых, не бесись, не пугайся и не шарахайся из крайности в крайность. Во-вторых, и это самое главное, все-таки надо уметь ждать. Именно уметь! Жди, Димыч.

— Да я же тебе говорю: чего ждать-то? — жалобно повторил Соснин.

— Не знаю. Но жди! Как у Симонова, помнишь «Жди меня»? Кстати, в некотором роде подходит к твоему случаю. А ля гер ком а ля гер — на войне как на войне.

21

К весне вторая волна пандемии пошла на убыль, наверное, все-таки дала о себе знать вакцинация. Врожденный инстинкт самосохранения побудил Подлевского сделать прививку одним из первых, но, защитив себя, он продолжал исправно носить маску, гордясь добросовестным исполнением своего гражданского долга.

В мировосприятии Аркадия вообще произошли заметные перемены. Но стабильный биржевой доход, солидная финансовая подушка безопасности и квартира в элитном жилом комплексе лишь в самой малой части служили основой его новых воззрений. Материальный успех, о котором он мечтал раньше и к которому отчаянно рвался, теперь воспринимался как нечто должное, само собой разумеющееся, не достойное ни самовосхвалений, ни самолюбований. Умственные занятия Подлевского ныне витали в иных эмпиреях. Он ощущал себя включенным в большую, очень большую политическую игру, способную перевернуть страницу российской истории, не исключено, страницу последнюю, чтобы наконец громко захлопнуть эту надоевшую книгу. А лично его, Аркадия, эта игра могла вознести на высокие статусные общественные позиции. Впрочем, почему только общественные? Вполне возможно, и даже наверняка — на государственные.

Подлевский все чаще ловил себя на странной мысли: он стал идейным!

В отличие от прошлых, в общем-то недавних лет, его теперь поглощали не мирские заботы о личном процветании, а жгучее стремление вывернуть наизнанку эту гнусную, кичащуюся своим особым путем, снова тяготеющую к державности Рашку-парашку. В жизненных реалиях эта мощная идея воплощалась в надеждах на скорое низвержение путинского режима и, как следствие, неизбежное для России дежавю распада СССР.

Открыто, напрямую об этом не шла речь на тех элитарных встречах-посиделках, куда теперь нередко приглашали Подлевского в качестве генератора свежих мыслей. Но дух именно такого подспудного единения витал над обсуждениями тех или иных вопросов нынешнего российского политэкономического бытия, по которым требовалось занять позицию с учетом «стратегии инфильтрации». Аркадий с улыбкой вспоминал былые пустопорожние сидения в рублевском «Доме свиданий». Где теперь Илья Стефанович? Нет, он, конечно, есть, он существует, но — совсем в другом, мелком, пикейножилетном мирке. Он даже иногда позванивает Аркадию, но, кроме «как жизнь?» и «о’кей», говорить им уже не о чем.

Между тем ковидная пандемия, отступая, съёживаясь, переходя в разряд обычного гриппа — во всяком случае, в России, — продолжала свою страшную жатву. В один из дней Аркадию сообщили, что на больничной койке умер от ковида его давний приятель Нодар Малкоев. Это был своеобразный и неглупый человек с мелкими странностями и мудрым взглядом на жизнь. Он, как и Аркадий, тоже начинал с фриланса, но, будучи по образованию архитектором, брался за организацию всевозможных детских площадок в городских дворах или на дачах состоятельных персон.

С Нодаром судьба свела Аркадия на какой-то тусовке, и, обнаружив схожесть в понимании российских властных извращений, они периодически общались, отводя душу в откровенностях, хотя общих дел у них не было. Малкоева одолевала вестальгия, от которой он сильно страдал, а потому отличался повышенной тягой к лейбломании. Одежду носил только с громкими западными лейблами, выявляя другую свою мелкую странность — любовь к эпатажу. А еще он увлекался фитнесом — пару раз в неделю обязательно дрочил тело на спортивных снарядах. Эти стороны его бытования Аркадия не интересовали. Привлекали Подлевского размышления Нодара о так называемых высоких материях, о жизни как таковой. Малкоев умел говорить сильно и образно, его суждения нравились Аркадию.

Нодар вообще мыслил нестандартно. Помнится, в какой-то слегка подвыпившей компании разговор зашел о некоем субъекте, который частенько накалывал дельцов из их круга. Страсти разгорелись, посыпались угрозы. Но именно Малкоев сумел разрядить ситуацию, рассмешив тусовку.

— Ребята! — воскликнул он. — Вы что, не смотрели «Крестного отца»? Неужели не помните, что Аль Капоне никогда не говорил о наказании кого-либо, он очень заботился о людях, по своему усмотрению организуя их встречу с Богом.