Михал Вивег - Лучшие годы - псу под хвост

— Сейчас звонили из Кутна-Горы, — сказал начальник. — Девочка у тебя, бракодел!

День посещений в кутна-горской больнице. Новоиспеченные отцы и прочие родственники стоят на вытоптанном газоне перед родильным отделением. Роженицы высовываются из окон четвертого этажа.

Ярушка (с искренней радостью). Привет! Вы уже здесь, как здорово!

1-й отец.А почему ты не можешь сидеть?

1-я мама.Наверное, меня плохо зашили…

Квидо (скороговоркой). Мы приехали на машине.

1-я мама.Или, скорее, криво надрезали…

Ярушка (изумленно). Правда? Ты вел?

Квидо (с явной неохотой). Да.

Ярушка (испуганно). Что случилось?

Пако.Ничего. Задавил собаку.

Ярушка (успокоившись). Это может случиться с каждым водителем, Квидо. Правда!

Пако.Только она была в будке…

Смех — все присутствующие с любопытством смотрят на Квидо.

Квидо (раздраженно к Пако). А кто орал «Влево! Влево!»? Вы хотели влево, я и повернул.

Пако (объясняет Ярушке). Сперва я решил, что он наехал просто на будку, но когда отбросил сломанные доски, увидел там собаку. Лежала мертвая…

Мать Квидо.Мы что, приехали говорить о собаках? (Смотрит на Аничку на руках у Ярушки.) Разве вы не видите, как Аничка таращит на нас свои прекрасные карие глазки?

Ярушка (виновато, глядя на Аничку). Только что уснула…

2-я мама.Совершенно разгрыз мне соски.

2-й отец.Кто?

2-я мама.Ну конечно Лукашек, дурачок ты мой…

Мать Квидо.Все уже приготовлено. Бабушка сшила нам гигиенические маски.

Ярушка (растроганно). Но это…

Мать Квидо.Нега, конечно, будет носить намордник… (Смотрит на мужа, он все время испуганно улыбается.) Ну покажи ей, бога ради, твои игрушки.

Отец Квидо (вынимает из сушки несколько деревянных игрушек). Это я… для малышки… (Голос отказывает ему.)

Ярушка (плачет). Спасибо. Ужасно милые. Спасибо.

Квидо (тревожно). Что ты разнюнилась? Всю ее обмочишь.

(Аничка просыпается и плачет.)

Пако.Это я называю protestsong! [50] Песня протеста (англ).

Мать Квидо.У нее нет газиков? От этого лучше всего фенхель.

Пако.Да здравствует народная медицина, мракобесие и невежество!

Мать Квидо.Не трепи языком. Иди лучше вымой лобовое стекло. (Обращается к Ярушке.) А как отеки?

Ярушка (сморкается). Это была аллергия на риваноль.

Пако.Обратно через ту деревню нельзя. Нас там ждут с вилами…

Мать Квидо.Надо вымыть лобовое стекло!

Пако.Сомневаюсь, что это поможет. Когда он врезался в будку, лобовое стекло было совсем…

Мать Квидо.А ну мигом! (Поворачивается к мужу.) А ты нам ничего больше не скажешь? Никто же не заставляет тебя критиковать наше социалистическое здравоохранение, можешь сказать нечто совершенно безвредное…

Квидо (обрывая ее). Мама!

Мать Квидо (не обращая внимания на его замечание). …ну хотя бы как ты этого вороного конька хотел покрыть тем же лаком, каким…

Квидо.Мама!

Мать Квидо.…каким ты недавно покрыл собственный гроб.

Среди присутствующих воцаряется всеобщий ужас.

Квидо (чуть погодя). Ну, мы потихоньку трогаемся….

Ярушка (глотая слезы). Помашешь нам?

Квидо.Конечно помашу.

К сожалению, гипотеза матери Квидо, что появление в семье маленького существа окажет радикальное действие на течение мужниного невроза, не подтвердилась. Хотя он и смастерил для Анички еще несколько деревянных зверушек, миниатюрных колясок и самых разных двигающихся кукол и ежедневно играл с ней, существенных изменений в его болезни не произошло.

К счастью, вскоре появилось нечто, что в последующие годы отвлекло отца Квидо от мыслей о смерти и толкнуло его если не в самую круговерть событий, то по крайней мере на их обочину, — речь идет о советской перестройке. Теперь свой досуг отец Квидо отдавал куда больше прослушиванию информационной программы «Время» и горбачевским выступлениям, чем изготовлению своего гроба, который, кстати, был так теперь разукрашен многочисленными засечками, что немало потерял от своей первоначальной пугающей строгости и скорее походил на кровлю пряничного домика, чем на смертное ложе. Поскольку в часы упомянутых трансляций он нередко бывал на работе, мать Квидо, для этой цели специально обученная, должна была записывать их на маленький дешевенький видеомагнитофон гонконгского производства, который отцу Квидо привез откуда-то с Запада инженер Звара.

Таким образом, завывание деревообрабатывающего станка сменил странный, жалобный голос переводчицы телевизионных выступлений Горбачева. Этот голос, казалось, притягивал, если вовсе не завораживал, отца Квидо, неотрывно устремлявшего взгляд на это широкое, столь непривычно живое у восточного политика лицо и, казалось, заколдованного таинственной метой на его черепе. Матери Квидо случалось подавлять в себе некоторое волнение, когда она видела, как муж торопливо включает настольную лампу и нашаривает карандаш, чтобы записать в блокнот ту или иную мысль генерального секретаря, или когда замечала, как на вечно каменном лице мужа время от времени появляется слабый, но заметный отблеск частых улыбок Михаила Сергеевича.

— Ты видишь? — радостно шептала она Квидо.

— Это наша славянская вера в Россию! — насмешливо отвечал Квидо. — Мы можем сто раз предать себя самосожжению, но все равно ничему не научимся!

— Думай что хочешь, — спокойно говорила мать Квидо, — но я все-таки предпочитаю, чтобы он слепо верил в Россию, чем мастерил реквизиты для собственных похорон.

— Бог ты мой! — смеялся Квидо. — Еще недавно он отскакивал перед русскими танками на тротуар, а теперь с Россией связывает все надежды нашего народа на перемены… — Он усмехнулся. — Эх, не будет в Чехии хорошо, пока Борис Ельцин не нальет в волжский радиатор влтавской водички!

— Послушай, Квидо, — сказала его мать, — что до меня, так пусть он связывает надежду нашего народа с чем угодно, хоть с Экваториальной Гвинеей. И настоятельно прошу тебя — не разрушай эту его правду. Его мозг и так полон вывороченных с корнем правд.

— Это уже не мозг, а бурелом, — сказал Пако.

Уйму времени тратил теперь отец Квидо на поиски и чтение кое-какой советской периодики, издаваемой и у нас и открывавшей читателям правду в небывало высокой концентрации. Отца Квидо поражало даже не столько то, что эта правда могла быть высказана там или сям, сколько то, что она высказана именно в той стране, которую ему вечно ставили в пример. Многолетнее идеологическое рабство парадоксальным образом обращалось сейчас в нечто позитивное. Раз они, так и мы, по-детски рассуждал отец Квидо. Если, к примеру, он читал, что настало время перестать помыкать интеллигенцией и относиться к ней с подозрением, то он делал вывод, что такое же время должно настать и у нас. Он был убежден, что эта приведенная в прессе и старательно им переписанная фраза дает ему прямое юридическое право не быть ни подозреваемым, ни помыкаемым.