Константин Кропоткин - Содом и умора

— Так что за приятель? — спросил я Андрея, глядя на его вспотевшее от кухонной суеты лицо.

— Мы с ним в институте сильно дружили.

— Как интересно! — оживился я.

Блины зарядили меня позитивной энергией, которая рвалась на выход.

— Хе-хе, — ответно заколыхался он. — Тогда другое время было, чтобы было интересно. Мы сидели вместе, я списывать ему давал…

— Давал, — не удержался я от пошлости.

Вот как нажрешься жирной пищи, так сразу тянет на сальности. Прямо ничего с этим поделать невозможно. А может, это Андрей вызывает у меня такую нездоровую реакцию. В нем столько тела, что плюнуть в душу как-то уже не страшно — все равно не попадешь.

— Давал, — не понял моей пакости Андрей. — Я его с института и не видел-то вовсе. Он как женился, так перешел на заочный и наши пути навсегда разошлись.

— Ну, не навсегда, — поправил его я, торопя развязку.

Если Андрею позволить говорить, как вздумается, то пельмени не только всплыть, они остынуть успеют.

— Это вечером было. Вчера, — сказал Андрей. — Нет, позавчера, — подумав, поправился он. — Приходит. Пьяный, кривой, как сабля. Я стол организовал, закуски, огурчики, то да се. Я ведь очень сильно его… — Андрей опять замолчал. — Очень хорошо к нему относился. Он был самый интересный парень на курсе.

— Стройный, нет, скорее даже астенического телосложения, — не стерпев, выпалил я. — Среднего роста. Волосы прямые, а глаза синие.

— Откуда ты знаешь? — ошарашенно спросил Андрей.

— От тебя, — еще больше развеселился я.

— Ну, тогда дальше сам рассказывай, если такой догадливый, — обиделся Андрей.

— Вы напились в дым, как водится среди бывших однокурсников. Твой инстинкт самосохранения дал сбой и ты полез целоваться, а он на диво не отказал.

— Какое же это изнасилование? — поправил меня Андрей.

— Так я еще не закончил. Он от тебя жесткого порно хотел, а ты предложил ему легкую эротику. Может свечек даже душистых назажигал.

Я игриво подмигнул.

— Свечки? — задумчиво произнес Андрей. — Свечки — это хорошо. Подходит, — он покивал и дальше продолжил сам. — Я зажег свечи, но поцелуев никаких не было, я стеснялся. Мы ведь только друзья. Было уже поздно и я не отпустил его домой.

— Изнасилование, — фыркнул я.

— Да ты знаешь, сколько мы с ним вместе ночей провели, — запальчиво воскликнул Андрей. — Мы на сборы ездили вместе, и на картошку.

— И никакого толку, — догадался я.

— Мы спать легли, — продолжил Андрей. — А наутро просыпаюсь, его уже нет. Ушел, даже не попрощался. А под кроватью презерватив лежит. Использованный, — голос Андрея задрожал, а с ним затрясся и он сам.

Кастрюля на плите зашипела и из нее полезла серая пена.

— Вот горе-то, — сказал я и участливо покачал головой.

Я всегда так говорю, когда Андрея насилуют. Два месяца назад, в мой прошлый визит, его изнасиловал водопроводчик. Синеглазый и стройный, как институтский друг.

— Экий ты, несчастный, — с сожалением сказал я, глядя на трясущиеся андреевы телеса. — Что же тебе не везет-то так.

— Не везет, — согласился он, прерывисто вздохнув.

— …Изумрудный! Или цвета фуксии, — уверенно заявил Марк, — яркие цвета улучшают настроение.

— Что-то я не заметил, что мне становится весело от твоей рубахи. Той — лимонно-розовой в фиолетовый горошек, — сказал я.

Мы лежали на полу гостиной. Марк нежился под солнцем и глядел в журнал. Я спрятался в тени, чтобы солнечные зайцы не мешали думать. Замотавшись в плед наподобие мумии, и уставившись в потолок, я решал две задачи. Во-первых, не содрать ли паутину с лампочки. Честно говоря, ее судьба была интересна лишь потому, что отчим орал бы про «свинарник» весь день, не переставая. Из застарелого чувства противоречия я решил оставить в покое шедевр паучиного ковроткачества, как минимум, до ближайшей генеральной уборки. Вторая дума была сладка, поэтому я не торопился принимать окончательное решение. Иногда ведь важна не цель, а путь к ней.

Тем более, что случай был уникальный.

Кирыч собрался поменять работу. Его не хотели отпускать и даже дали премию, надеясь пробудить у него совесть. Деньги он взял, но заявление об увольнении все-таки подал.

Конечно, можно было бы профукать нежданный излишек привычным порядком — на клубы, музыку и красное вино, но Кирыч предъявил ультиматум:

— Нам нужен диван. Если мы не купим его сейчас, то не купим никогда. Сколько можно на полу валяться?

Звучало, как крик души, поэтому мы с Марком предпочли не перечить.

После того, как у мы сплавили старый диван на соседскую помойку, сидеть в гостиной нам оказалось не на чем. Теперь мы смотрим телевизор, как султаны — на полу, закиданном цветными подушками. Смотрится это красиво, но очень непрактично — зад мерзнет, навевая неприятные мысли о простуженном мочевом пузыре или, не дай Бог, простатите. Кирыч прав, пора обзаводиться диваном. Хотя бы ради того, чтобы позднее сэкономить на лекарствах.

Боясь сделать неправильный выбор, Марк изыскал в завалах своей комнаты журнальную статью под названием «Цвет мой, зеркальце, скажи!» и теперь вслух зачитывал самые интересные куски.

— Желтый! — с выражением произнес Марк. — Это символ спокойствия, интеллигентности. Получается путем смешивания красного и зеленого. Желтый является цветом энергетизма.

— Если мы купим желтый диван, то нам останется только дружно спятить, чтобы не обманывать ничьих ожиданий, — сказал я, с ужасом представляя себе гигантскую канарейку, которая может поселиться в нашей гостиной.

— И переезжать на поселение в «желтый дом», — поддержал меня Кирыч.

Он разместился на небольшом отдалении и любовно сортировал внезапное свалившееся на нас богатство: десятки — к десяткам, пятидесятирублевки — к им подобным, сотни — в третью кучку. Каждую купюру он рассматривал, разглаживал и лишь затем определял в стопку подходящего номинала.

— Если желтый цвет неприятен, то речь идет о человеке сосредоточенном, пессимистически настроенном, с которым трудно завязать знакомство, — зачитал Марк следующий пассаж и с торжеством посмотрел на нас.

Мы с Кирычем переглянулись.

— Зато ты, Маруся, весела за троих, — сказал я и хлопнул цветочного эксперта по заду, выбив из него облачко пыли.

— Наибольшее предпочтение желтому, — радостно продолжил чтение Марк, — отдают беременные женщины, ожидающие благополучного исхода родов…

— Кого рожать будем? Мальчика или девочку? — перебил я.

— Двойняшек, — огрызнулся Марк.

— Что там про другие цвета написано? — спросил Кирыч. Дискуссии о репродукции геев ему не нравились. — Про серый, например. Практично. На нем грязи не видно.

— Только через мой труп! — возмутился Марк. — Диван — не мышь, ему серым быть не обязательно.