Юрий Петкевич - С птицей на голове (сборник)

Упоминание об этом быке из уст Вани неотразимо подействовало на взрослых… Вскоре показался город Октябрь, и путешественники въехали опять в него.

Старший сын Марфы Ивановны Филарет, когда братья его украли бельгийского быка у бабушки Химки, пребывал в армии, в которую его забрили еще до окончания войны и в которой он после победы дослужился до офицера и находился на должности начальника склада. Человеком Филарет был невероятно способным: еще подростком во время войны в окрестностях Октября разыскивал он обломки сбитых самолетов и из алюминия наловчился отливать чугунки и продавал их на базаре… И вот когда Филарета демобилизовали, он приехал из Германии в Октябрь на немецком автомобиле с одним только чемоданом, но в котором находился миллион иголок, а одна иголка стоила рубль. Вскоре из Германии по железной дороге пришли еще два вагона с мебелью, картинами и роялем. Все это богатство не влезло в огромный дом родителей и даже в сарай, и Филарет взялся продавать лишнее. Покупатели приходили в сад Гробовых, заставленный немецкой мебелью, и рассматривали старинное дерево, которое черное рыжело на солнце и омывалось дождем, а опадающие яблоки разбивались об острые края.

У Филарета вскоре нашлись друзья, которые помогли ему устроиться на склад при железной дороге, где они промышляли, и сын Марфы Ивановны поставил дело так, что компания стала воровать зерно вагонами. Филарет был такой человек, что любил повеселиться и показать себя людям. Каждый день в доме у Гробовых начали собираться гости. Как возьмется танцевать Филарет — ходил колесом, становился на голову! Гости по очереди пытались играть на доставленном из Германии рояле и грохотали так, что, казалось, стены рухнут, увешанные немецкими картинами с русалками в позолоченных рамах… Наконец Филарет выбрал себе красавицу — будто с картины — и женился на ней. На свадьбе, когда обычно женихи ведут себя скромно, Филарет не знал, что ему такого вытворить оригинального, так как и силе своей, и удали не мог найти должного применения, и — зычный хохот его разражался беспрерывно. И в конце концов не столько приглашенные к караваю одарили новобрачных, как жених — гостей, которым после насильно вливали во рты большими кружками: мужчинам — водку, а женщинам — вино; и в результате Филарет, сам — навеселе, развозил гостей целую ночь на своем немецком автомобиле, и рядом с ним каталась до утра молодая жена, пока, распечалившись, не заснула у него на плече.

Красавица жила одна в большом доме, и Филарет после свадьбы переехал к ней с немецкой обстановкой и с переполненной от счастья душой. Но жена выпала ему неудачная — в том смысле, что не могла родить, а Филарет очень хотел детей, и — после того, как убедился в неспособности супруги стать матерью, ходил потерянный. В результате он нашел другую женщину, но жена узнала, и стала устраивать скандалы, и подала заявление в товарищеский суд — на складе, на котором работал бедняга. Если раньше Филарет постоянно улыбался и шутил, пребывая, как правило, в превосходном настроении, то постепенно жизнь для него начинала утрачивать свои разнообразные прелести, и он только по привычке веселился и старался казаться прежним. Вскоре все чувства Филарета к жене безвозвратно исчезли. Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы супруга его в свое время не заняла дом, в котором ранее проживали убитые немцами евреи. И когда Филарет и красивая его «пустая» жена копали однажды во дворе ямку для столбика, то нашли горшок, полный золота. И это золото не позволило Филарету окончательно расстаться со сделавшейся ему ненавистной женщиной, потому что они не захотели делить золото: каждому из них представлялось, что именно он нашел клад. От такой неразрешимой ситуации Филарет принялся сильно пить и вино и водку уже не покупал бутылками, а привозил ящиками в бывший еврейский дом… И вот когда на старости лет Марфа Ивановна и Митрофан Афанасьевич остались одни с последним сыночком Ваней, Филарет особенно полюбил маленького брата, будто своего желанного ребенка.

А между тем благосостояние семьи Гробовых в Октябре не было таким, как ранее: американская страховка за сгинувшего Якова, когда началась война, перестала приходить; после победы Митрофан Афанасьевич написал в Москву о страховке, но никакого ответа не последовало, и странные предчувствия начинали отягощать старика и в конце концов поглотили его рассудок. С возрастом у Митрофана Афанасьевича стали проявляться ужасные черты его дремучих предков из Гробова, у которых из рода в род повторялись случаи, когда умирающим близким жалели еды, считая: раз те все равно умрут, так их и не следует кормить. Но в те времена предков Митрофана Афанасьевича угнетала жестокая бедность, его же самого — наследственная привычка. К этому часу здоровье Марфы Ивановны становилось неважным. Больные ноги ее давали о себе знать все сильнее, она с трудом передвигалась, и множество прочих тяжелых недугов свалилось на многопретерпевшую мать. Митрофан же Афанасьевич принялся укрывать от больной жены продукты на замки, хотя и так все в доме по давнишнему обычаю запиралось от сыновей, из которых сейчас с родителями пребывал только Ваня. Жившему отдельно Филарету приходилось каждый день навещать больную мать и кормить ее. Если же после посещения сыном матери оставались какие-нибудь продукты, Митрофан Афанасьевич забирал их и прятал под замок, и даже если Филарет уходил во время обеда, то старик не давал жене дожевать и вытаскивал куски из ее рта. Филарету поэтому приходилось сидеть при матери, покуда она все не съест; а на самого маленького сына Митрофан Афанасьевич внимания не обращал.

Наконец пришел день, когда Марфа Ивановна сама не захотела кушать, тогда Митрофан Афанасьевич схватился за голову, и вспомнил, как он в детстве любил избранницу свою, и стал засовывать жене в рот куски — те же самые, которые раньше вытаскивал.

Ваню после случившегося старший брат привел к себе в еврейский особняк, подумал и подарил мальчику двадцатипятирублевую бумажку — из тех, что лежали в платяном шкафу навалом, причем их было столько, что если шкаф открывался, то купюры вываливались, и устроил для любимого мальчика роскошный обед. В этом мрачном жилище оказалась такая же старинная немецкая мебель — как и в отеческом, и — такие же часы с боем, и — картины с русалками в позолоченных рамах; только рояль, в единственном числе доставленный Филаретом из Германии, давал Ване знать, что он не дома. Правда, давно никто не забавлялся на этом рояле, который, кажется, служил для старшего брата наподобие дорогой игрушки, сохранившейся с детства, напоминая приезд в Октябрь из Гробова. Но самое необыкновенное, чего мальчик не видел нигде, поразило его зеркалами на потолках. Изумленный Ваня, подняв голову, сидя за столом, рассматривал в зеркалах перевернутые мебель, рояль, русалок на стенах и разнообразнейшие блюда, которые постылая жена Филарета расставляла перед мальчиком. Ваня ел и с поднятой головой, с кушаньем во рту, задумывался, забывая жевать; а Филарет в конце концов напился и вдруг стал душить руками фужеры. Кровь разлилась по скатерти. Жена подбежала к Филарету и потребовала, чтобы он заплатил ей за фужеры, а тот только зубами скрежетал, так как почти все в доме было куплено на его ворованные деньги. В этот самый впечатляющий момент скандала на улице затормозила грузовая машина, из которой выпрыгнул человек с бледным как мел лицом, вбежал в дом и осторожно проговорил братьям, что их мама умирает. (Когда Митрофан Афанасьевич, оставшийся у постели жены, ужаснулся, что Марфа Ивановна кончается, он очень испугался и выбежал на улицу, где бросился к первой попавшейся машине и попросил шофера, чтобы тот позвал Филарета, которого знали все в городе.) Ваня не смог дальше кушать и выбросил еду изо рта. Филарет тотчас поспешил к умирающей матери, а мальчик остался с его постылой женой, и провел неотлучно с ней несколько дней, и спал с ней в одной постели, обнимая ее, покуда наконец в день похорон не появился Митрофан Афанасьевич и не взял сыночка с собой.