Алексей Щербаков - Солнце за нас

Оба на! Какой мир? Максим всё-таки учился в питерском Универе. Так что если подробностей истории он и не знал, то основную канву событий помнил. Брестский мир был заключен в 1918 году, а тут война для России прекратилась в августе семнадцатого! Да, а где Керенский?

Получается – Максим вдобавок ко всему угодил не прошлое, а в какой-то параллельный мир. Час от часу не легче. Но что дальше-то?

А вот большевики-то пришли. Вот сволочи. Всюду пролезли. Большевиков Максим не любил, их идеи по строительству светлого будущего были ему глубоко чужды. Впрочем, особой враждебности к ним тоже не испытывал. Были и были. Но, пожалуй, и к лучшему, что он сейчас в Париже, а не в Петрограде.

После переворота жизнь пошла невеселая. С работы папу турнули, он правда устроился в какой-то «Пролеткульт». Петя не знал, что это такое – но помнил: возвращаясь со службы, папа кипел как чайник проклиная «хамскую власть». В начале восемнадцатого мама умерла от «испанки».

Кроме этого печального события, имелись и другие. В восемнадцатом учеников гимназии разогнали по другим школам. Понятно – «дворянское гнездо» большевикам было совсем ни к чему. Петра и ещё нескольких ребят с какого-то перепуга пихнули в бывшее реальное училище*.

(* Большевики в это время проводили целенаправленную политику по стиранию разницы между различными учебными заведениями.)

Гимназисты и реалисты друг друга сильно не любили. Первые, особенно ученики дворянских гимназий, считали реалистов «черной костью». Вторые называли дворянчиков «барами"*.

(* Одна из причин противостояния в том, что гимназисты имели право поступать без экзаменов в Университет. Реалисты такого права не имели.)

Травить их, правда, не стали. Когда новенькие появились в классе, местный лидер презрительно сказал:

– Не трогайте их. Пусть они сами поймут, кто они такие.

Петя это понял очень быстро – на первом же уроке математики. В памяти всплыло ощущение полного бессилия. Уровень преподавания математики у реалистов был неизмеримо выше! Физики тоже. Позже, разобравшись в памяти Петра, Максим понял, что успехи в учебе значили в то время очень много для статуса человека в классе. Причем, реалисты уважали именно успехи в точных науках. Конечно, имелись двоечники-второгодники, которые самоутверждались иным образом. Но быть уважаемым «хулиганом Вовочкой» – для этого нужно иметь особую психологию и хорошие кулаки.

Петр оказался чмошником. У него имелось два пути – либо налечь на учебу, либо пытаться пробиться в авторитетные хулиганы. А он просто на всё забил, оставшись изгоем.

А в девятнадцатом Великая война закончилась – и появилась возможность уехать. Максим почувствовал: что-то тут неправильно. А! Гражданская война! Имя Деникина Петр просто не знал. Про Колчака слышал, что красные его с песнями гоняли по Сибири. А ведь в его мире Деникин чуть Москву не взял. Конечно, может, интернетные любители белогвардейцев и преувеличивали их крутизну. Могли привирать и большевистские газеты этого мира, преуменьшая неудачи. Но Максим помнил: в его истории белые уж точно дошли до середины России. Как социолог, написавший к тому же курсовую на тему распространения слухов, он понимал – замолчать такое просто невозможно. А, у красных, вроде, проводилась кампания: «Все на борьбу с Деникиным!». И в школе ведь наверняка вели какую-нибудь пропаганда. Про идеократическое общество Максим учил и сдавал…

Получается – большевики в этом мире легко всех раскатали? Да, они ехали в эмиграцию через Финляндскую социалистическую республику! Кажется, с независимостью у финнов вышел облом.

А дальше что? В Париже папа устроился в какое-то эмигрантское издательство. Поучал он там гроши. А Петр… Он проявил себя во всей красе. Учился в каком-то эмигрантском учебном заведении под громким названием «университет». Причем обратившись к этой теме, Максим ощутил в памяти Петра одну только скуку. То есть, парень просто делал вид, что учится, потому что иначе бы пришлось идти работать. А делать он ничего не умел. Так что пришлось бы стать местным «таджиком» – подметать улицы или пахать на стройке. Кстати, относились французы к русским эмигрантам примерно так же, как у Питере – к таджикам. Даже «скинихеды» имелись. Только тут это была «золотая молодежь» с националистическими прибабахами. Русских они считали предателями, из-за которых, дескать, не победили в войне. Хотя сами, суки, на фронте не были. Петру пару раз били морду – говорил-то он с сильным акцентом.

Но тут в башке вдруг как выстрел прозвучал. Вать машу! Война! Максим как-то не обратил внимания на это. Ну, закончилась она позже, что дальше-то? А до тридцать девятого ещё дожить надо. А тут все остались при своих. И состояние было – «ни мира, ни войны». А ведь это значило, что война может возобновиться! Совсем гнило. Максим и в российской армии служить не хотел. А уж во французской, да ещё на большой войне, где шансов сложить голову будет гораздо больше, чем хочется. Валить надо! А куда? В Америку? Ага, а там через шесть лет будет Великая депрессия. Кто первым окажется в анусе? Эмигранты. Так что думать надо. Хотя есть проблемы и более насущные.

Для начала стоит закончить вечер воспоминаний. Как он попал в больницу? А вот просто. Шел по улице – и вдруг в глазах темно. А дальше – понятно. Подобрали, да отправили в какую-нибудь больницу для бедных. Точно! Красный крест на головном уборе медсестры. Максим как-то заинтересовался, почему на аптеках крест зеленого цвета. И выяснил – красный крест означает БЕСПЛАТНУЮ медицинскую помощь. А в это время никаких социалок ещё нет.

А что дальше? Хоть это и цинично звучит, но хорошо, что петиной мамы уже нет. Мать не обманешь. Отец… От Петра повеяло какой-то смесью раздражения и неприязни. Но разбираться Максим не стал. Сам-то этот тип хорош… Поглядим на местности. Подруга? Подруги нет. Как и особенных друзей. Приятелей много, но им-то, по большому счету, наплевать.

А вот что делать? Коптить небо Максим не хотел. К тому же он привык к финансовой самостоятельности. Только вот ни черта он не умеет. Его профессия отметалась сразу. Сейчас социологией никто не занимается. И правильно. Максим прекрасно знал её цену. К примеру, его конторе заказы поступали на темы, явно сляпанные по западным лекалам, без всякого учета российской специфики. Выполняли работники своеобразно – проводя исследования, в основном, среди знакомых, а то и вовсе высасывая их из пальца.

Так что на подначки друзей: «а как успехи в торговле Родиной?», он отвечал:

– Если западники хотят что-то узнать о нас таким образом – флаг им в руки и барабан на шею. Разве что попробовать стать фотографом? Местная техника, конечно, аховая, но нужда научит. Может, «лейку» изобрести? Да нет, вроде, принцип уже известен, а значит – запатентован. Просто узкопленочный аппарат очень долго до ума доводили, чуть ли не десять лет. Да и то не довели. Нормальным фотиком стала только «Лейка-2». Хотя с этим стоит разобраться. А аппарат в любом случае надо приобрести. Без него Максим просто не представлял жизни.