Алексей Щербаков - Солнце за нас

А может, фантастические романы начать писать? Тогда нужно основательно засесть за французский. Не для русских же эмигрантов сочинять. В русских издательствах наверняка не протолкаться от писателей.

Размышления Максима прервал доктор – довольно молодой мужик в круглых очках в железной оправе, которые пока ещё не назывались «ленноновскими».

– Ну, как мы себя чувствуем?

– Вроде бы, нормально.

Доктор быстро осмотрел Максима.

– Да, на первый взгляд всё нормально. У вас раньше такое случалось.

– А что со мной было?

– По словам тех, кто вызвал карету «скорой помощи"*, вы шли по улице и вдруг потеряли сознание. В таком виде вас и доставили. Утро было утром.

– А сейчас?

– Пять часов пополудни. Разное может случиться. Вот что, попробуйте встать.

(* «Скорая» в Париже была на автомобилях, но название сохранилось.)

Максим попробовал. Только теперь он обнаружил, что одет в белье, которое видел только в кино.

– Голова не кружится.

– Нет, всё отлично.

– Странно. Но, вообще-то, человек – механизм недостаточно изученный. Вам бы стоило полежать пару дней.

– А можно я пойду домой?

– Дело ваше.

Доктор явно был даже рад. Оно понятно. Наверняка в этой больнице дефицит свободных коек.

– Но всё-таки лучше, чтобы за вами кто-нибудь приехал.

– У нас нет телефона.

– Хорошо. Сейчас вам принесут вашу одежду. Ценные вещи получите у старшей сестры.

О! Если есть ценные вещи, то это уже не так плохо.

Вскоре принесли шмотки. Ими оказалась рубашка, которая расстегивалась только до середины, видавший довольно потрепанный светло-коричневый костюмЮ такая же шляпа и порядком стоптанные туфли. Да уж, явно не мальчик-мажор.

Ценные вещи оказались двенадцатью франками и двадцатью сантимами. Интересно, а откуда у него не такие деньги? Но этого Максим уточнять не стал.

Возле места старшей сестры висело зеркало, примерно поясное. Максим глянул в него. А парень-то симпатичный. «Высокодуховный», как называл такой тип мужчин Максим. А вот с физической подготовкой у Петра явно было не в порядке. Максим-то занимался кикбоксингом. Особых успехов не достиг, но докапываться на улице к нему не стоило.

И ведь это не есть хорошо. Потому что у данного тела нет ни силы, ни, что главное – отработанной моторики. А мозги-то помнят… Вот решишь дать кому-нибудь в рыло – и выйдет сплошной позор. Но кикбоксинг – это ведь «французский бокс». Он сейчас очень даже распространен. То есть тренера найти не проблема. А кость-то у Петра широкая, мышцы можно быстро нарастить.

Другое дело – деньги нужны. Тут тебе не Санкт-Петербургский государственный университет, бесплатных секций нету.

Эмиграция как она есть

До дома Максим добрался быстро, на метро. Он вместе с отцом жил на улице Бурсье. Центр. Но только в центре, кроме роскошных квартир есть ещё и мансарды. В которых зимой, кстати, очень холодно. В одной из таких мансард, в двухкомнатной квартире и жили Холмогоровы.

Открыв дверь, Максим услышал голоса из кухни. Он прошел туда. Отца он узнал – это был полнеющий мужчина лет под пятьдесят, сохранивший барские замашки. Хотя в убогой кухне это смотрелось комично. Двое других были отцовскими приятелями, тоже эмигрантами. Один Владимир Анатольевич, ровесник отца, другой Михаил Константинович, помоложе.

На столе стояла большая бутылка вина, литра в два. Пили недавно, уровень жидкости был ещё высок.

– Здравствуйте господа.

– И тебе привет. Выпьешь с нами? – спросил Владимир Анатольевич.

Максим не слишком любил алкоголь, но сегодня захотелось выпить стаканчик-другой. А заодно послушать разговоры. Он взял из буфета стакан.

Все посмотрели на него с некоторым удивлением. Позже Максим узнал, что Петя никогда не принимал участие в подобных посиделках. Но вино без вопросов налили.

– Вот представляете – французские большевики открыто собирают деньги на помощь голодающим в Совдепии! И власти это терпят!

– Безобразие. – Согласился Михаил Константинович.

– Так голодающие причем? – Не понял Максим. Разве все мужики большевики?

– Да все они там хороши. Озверевшее хамье! – Буркнул отец.

А ведь никакого имения у них не было! Ничего они у него не сожгли. С чего это папаша так мужичков ненавидит?

Тут встрял Владимир Анатольевич:

– Понимаете, Петя, большевизм – это своего рода духовная «испанка». Она заражает всех. Если народ не поднялся, значит – они тоже уже заражены. Мало того. Сейчас эта зараза распространяется по Европе. Уже многие больны. А что такое большевизм? Это разнузданная азиатчина. Он отрицает все европейские культурные ценности. И прежде всего ему ненавистны представители интеллигенции, то есть единственной в России мыслящей прослойки. На Европу надвигается новый Чингис-хан…

Мужик задвинул длинную речь, Максим скоро потерял нить. Он успел маленькими глотками выпить свой стакан и налить ещё – а Владимир Анатольевич всё говорил и говорил. Несколько раз он повторял тему о необходимости пойти на большевиков крестовым походом. Так, что-то подобное говорил товарищ по фамилии Гитлер…

Наконец он иссяк, но эстафетную палочку взял Михаил Константинович. Он тоже стал что-то длинно и путано излагать. Суть была примерно та же. Французским властям надо, не теряя времени, пересажать местных коммунистов. Потом договориться с Германией на любых условиях – и двинуть войной на «Совдепию». Интересно, что никто из троицы в войне не участвовал. Возможно, поэтому все трое были очень воинственно настроены.

Так дело и шло.

Максим, когда читал Чехова и Куприна, всегда поражался, что герои произведений закатывали речи на две-три страницы. Он-то думал, что это условность, литературный прием. Вон в фильме «Гусарская баллада» все герои вообще стихами говорят. И никто не думает, что тогдашние гусары на войне так изъяснялись. И только теперь он понял, что Чехов и Куприн не зря называются писателями-реалистами. Они описывали то, что видели. Причем Максим, когда говорил, то всегда наблюдал за реакцией собеседника. Если видел, что его не слушают, тут же сворачивал базар. А эти… Им было без разницы. Вещали как глухари на току.

Максим подумал: «Кажется, я начинаю понимать, почему большевики взяли власть. Если все остальные так мели языком, то им и особо напрягаться не пришлось.»

Сидели долго. Два раза Максим бегал за догонкой. Пил он мало. А папаша с дружками порядком нахрюкались и обсуждали как надо казнить большевиков и социалистов. Обратившись к памяти Пети, Максим понял причину неприязни того к отцу – папаша с его дружками чуть ли не каждый вечер мусолили одно и то же! Впрочем, откровенная злоба не нравилась и Максиму. Дело тут даже не в ненависти к своей Родине. Максим не являлся особым патриотом. Хотя как-то в Германии и начистил рыло одному козлу, который стал орать про русских варваров, которые в сорок пятом насиловали бедных немок. Но вот эта тупая озлобленность… И ведь у таких дети могут вырасти или такими, кто в его мире шел служить нацистам или наоборот – побегут вступать в местный комсомол. Причем, скорее второе. Максиму один парень, увлекавшийся историей разведки, говорил, что в эмигрантских организациях агентов НКВД было как грязи. Теперь понятно, откуда они брались…