Юрий Герт - Ночь предопределений

Он прочитал, вернулся к началу и прочел вырезку из газеты еще раз:

Зимой этого года в ряде хозяйств нашего района я по долгу службы проверял достоверность отчетных данных о поголовье скота. Выяснилось, что совхозы Джангильдина, им. XVII Партсъезда и «Джетысу» в отчете указали меньшее поголовье. Нетрудно догадаться, ради чего это делается: осенью при сдаче скота на мясо появляется возможность «перевыполнить план».

О результатах проверки я доложил в райисполком. Но, как ни странно, в моем докладе было усмотрено чуть ли не посягательство на… престиж района. Вскоре после этого к нам приезжала комиссия Комитета народного контроля. Она подтвердила правильность того, что было выявлено районной инспекцией, и установила еще несколько случаев очковтирательства.

Через некоторое время я вскрыл факты приписок при сдаче шерсти и сообщил об этом в райисполком А. Омарову. Я надеялся, что получу здесь поддержку, а получил нагоняй. Почти целый год с тех пор меня «прорабатывают» на собраниях, совещаниях, выставляют чуть ли не врагом района.

— Ну, что? — сказал Сергей, не отводивший глаз от лица Феликса, пока тот читал. — Сюжет ясен? — Он был убежден, что заметка должна произвести, уже произвела на Феликса неотразимое и вполне определенное впечатление.

Феликс, однако, в ответ издал нечто между протяжным «м-м-м…» и средней тяжести вздохом, после чего вновь углубился в вырезку.

Он и в самом деле пытался обнаружить между газетных строк недовыявленный, скрытый смысл, как ищут щелку в плотно сколоченном заборе, хотя было, было тут и легкое кокетство перед Сергеем. Когда-то, молодым газетчиком, он тоже всему предпочитал факт, в хорошо, точно изложенном факте ему мерещилась высшая ясность. Обстоятельства, мотивы, психологические тонкости — вся эта бодяга, казалось, лишь замутняет факт, похожий на очищенную от примесей воду в стерильной пробирке. Может быть, это и было естественно для тех лет, когда предполагалось, что истину можно добывать столь же просто, как дистиллированную водичку, перегоняя ее посредством пара из колбы в колбу…

Но ему вспомнилось вчерашнее утро, дым от крепких кубинских сигарет и человек в белых от пыли сапогах, с правым, круто срезанным плечом, образующим прямой угол…

— Славный парень, — сказал он, сказал то самое, чего ждал от него Сергей, и тот расплылся в улыбке. Но улыбка, в общем-то, была здесь неуместна, и он тут же ее стер. Лицо Сергея снова приобрело хмурое, озабоченное выражение.

— Это еще не все, — проговорил он сурово, — это только начало… — И взгляд, которым провел он по лицу Феликса, не скользнул, а как бы окарябал…

Впрочем, в самой заметке было что-то такое вот раздражающее, карябающее… Хотя — что?..

— Ну так рассказывайте, — сказал Феликс. И полез в карман за сигаретами. Пачка, конечно, намокла вместе с брюками и когда он запустил пальцы внутрь, они ткнулись в табачную кашу. Но Сергей опять проявил невероятную и даже в чем-то подозрительную деликатность, не заметив манипуляций Феликса с брюками и сигаретами, и тут же подставил Феликсу свои.

— Других здесь нет, — сказал он. — Придется курить эти…

Сигареты были длинные, без фильтра, — кубинские, тe самые, — подумал Феликс.

Рассказывал Сергей, по-прежнему силясь сдерживать эмоции, голосом нарочито ровным, глухим, откинувшись в кресле и скрестив — лодыжка к лодыжке — свои длинные ноги в потертых джинсах и растоптанных синих кроссовках. Ему при этом, возможно, хотелось походить на эдакого хладнокровного британца, не теряющего самообладание ни при каких обстоятельствах. Он и слова начинал тогда выговаривать невнятно, не раздвигая челюстей — на английский манер. Но для такой игры хватало его не надолго. Он щелчком выстреливал окурок прямо в окно, вскакивал за новой сигаретой и начинал бегать, метаться по комнате всего номера хватало ему на три шага.

— Потрясно, а?.. — говорил он, склоняясь к Феликсу. — Но это еще семечки! Семечки!..

Глаза его в светлых, белобрысых ресницах, горели голубым огнем — точь-в-точь пламя у спиртовки. Глядя в них, нависающие так близко, что были видны рассыпанные по радужной точечки, Феликс отчего-то едва сдерживался, чтобы не улыбнуться.

Он слушал Сергея, пряча улыбку, совершенно не вяжущуюся с тем, что он слышал. Ему казалось, это он сам, давний и неожиданно воскресший… Сам… В нем самом клокочет эта еще не пережитая, еще заполняющая его целиком история…

В ней имелось все, что положено по классическому эталону подобного рода историям. То есть, помимо главного героя, обреченного на борьбу и страдания за справедливость, был его антипод — удачливый хапуга и плут, и его покровители, сами не плуты и не хапуги, но так или иначе, престижем или положением, с ним связанные. А у этих покровителей — маленьких, на местном, так сказать, уровне, — свои покровители, уже побольше, покрупнее, и так далее, и так далее… Пока в конце концов, не выясняется, что сковырнуть плута и хапугу, на котором завязался узелок, ничего, понятно, не стоит, но при этом слишком многие будут задеты, так что лучше подождать… повременить… не пороть горячки… А проще говоря — заткнуться! И перестать, перестать соваться не в свои дела!..

Схема, разумеется, была классическая. Ну, а за классическими масками — комедия масок, дель-арте — постепенно обозначались и нарисованные Сергеем лица. Директор передового совхоза им. Джангильдина, по фамилии Баймурзин (Где-то, где-то я слышал тут эту фамилию… — попытался вспомнить Феликс.) «Наш маяк», гордость всего района… И вдруг — фальшивые, подтасованные данные, или, как говорится более мягко, с каким-то бытовым оттенком — приписки… То есть — прямая уголовщина, в переводе на язык закона! Но — кто переводчик? Районный статистик, пребывающий среди бланков, отчетов, ведомостей, форм № 5 и форм № 125, шуршащий своими бумагами в каком-нибудь закуточке райисполкома и обыкновенно вызывающий внимания не больше, чем шебуршание где-то за плинтусом мыши… И вдруг!..

Остальное легко представить. Скажем, заступников, и даже не заступников, а попросту людей робких, опасающихся скандала, — например, начальника районной инспекции статистики… («Трус!..» — поморщился Сергей). А за ними — тех, кого эта история касалась больнее, тут они сами дали маху — выдвигали, выходит, черт-те кого, проявили близорукость… Но признать это — скандал. И не только для тех, кто непосредственно в нем замешан. Это еще и скандал в масштабах области! Поскольку товарищ Баймурзин в роли «нашего маяка» (где же я все-таки его видел?) и успехи, достигнутые под его руководством, — все это сочинялось не в районе… То есть сочинялось именно там, но как было не поддержать трудовое начинание, чтобы показать, чего может добиться опытный директор!.. И складывалось так, что все было хорошо, все были довольны — в совхозе получали премии, район выходил в передовые… Но тут из своего закутка, из бумажного, пыльного, провонявшего рыбьим клеем закуточка, из комнатушки в каком-нибудь пристроенном к раийсполкому флигельке появился… Кто же?.. Статистик, рядовой инспектор… Предназначенный считать и пересчитывать свои бесконечные цифры, и складывать, и перемножать, и делить, и крутить свой арифмометр, и заполнять форму № 5 и форму № 125… Он оставляет свой арифмометр и свои формы, и раскрывает один из гроссбухов — один из тех, быть может, гроссбухов, которые теперь лежат здесь, на столе, — и говорит: — «Нет!» — и тычет в какие-то цифры, выписанные в столбик, своим тупым, широким пальцем со скверно подстриженным ногтем, — конечно же, скверно подстриженным, кое-как, с черной каемочкой по краю, ведь это не так просто — стричь ногти, когда у тебя одна рука… «Нет! — говорит он. — Смотрите сами… Нет!» И цифры, подчеркнутые его кривым, крепким ногтем, уже возникают — и в одном, и в другом кабинете, — скандальные цифры, если дать им дальнейший ход!..