Сергей Солоух - Рассказы о животных

Но это не спасло бы Игоря от ненависти к ним. Даже в том чудном, славном мире равноудаленных от любого человека книжных магазинов и библиотек ненависть проросла бы в нем. И ЗАО Олега Запотоцкого и ООО Роберта Альтмана тут ни при чем. Все предопределила коричневая фотография из-за обрезов в острых зубчиках, похожая на марку. Огромную, пугающую, негашеную от неотправленного длинного послания, письма из тьмы, из пустоты, которое он должен был, обязан был восстановить, создать из ничего, из собственного ужаса, неведенья и боли. Восстановить, чтобы прочесть и заучить, твердым железом вырубить в не знающем износа камне.

Нечто вечное, медленно сформировавшееся, окрепшее, заполнившее все, благодаря случайному, необязательному, мимолетному. И тоже письму. Из Витебска. В обычном советском конверте с рисованной маркой. Сверху справа крупно – кому, а снизу мелко – от кого. Слева сверху воздушная акварель «Дом правительства в Минске. Архитектор И. Г. Лангбард». Под ней гнезда для цифр индекса. Пустые, не заполненные. Может быть, поэтому долго плутало? Дом в адресе получателя исправлен другой ручкой. И это тоже, наверное, дело не ускорило. Письмо отцу пришло через полгода после его смерти.

«Здравствуй, Слава! Прости, что так тебе ни разу и не написал после твоего приезда. Это не от мелкости душевной, и меня, и Веру, очень тронуло тогда то, что ты нас всех помнил и смог разыскать. Не писал я тебе потому, что твою просьбу выполнить не мог. Та фотография тебя и Светы с родителями, которая нашлась у мамы Тони Михневич, оказалась единственным сохранившимся снимком твоей семьи. Больше ничего нам с тех пор не встретилось и нигде не нашлось. Зато вчера пришла Тоня и принесла твой собственный похвальный лист за пятый класс. Он случайно нашелся в бумагах Ивана Андреевича, и Тонина мама думает, что его тебе не успели вручить, потому что ты в тысяча девятьсот сорок первом сразу после завершения учебного года уехал в пионерский лагерь в Россию…»

Похвальной грамотой оказался сложенный в четверть лист серой плотной бумаги с параллельным текстом от руки на русском и белорусском. С одной стороны имя отца было привычным – Ярослав, а с другой смешным – Яраслаў.

Получалось, что в одну из своих регулярных командировок в Москву отец сумел каким-то образом завернуть в Витебск. Нашел там одноклассников, своих собственных или своей сестры, возможно даже бывших еще живых коллег деда, и они… они ему дали фотокарточку… какое-то фото тех, кого Игорь всегда хотел, но никогда и не надеялся увидеть… Дедушку, бабушку, папину сестру Свету и самого маленького папу.

С только что прочитанным письмом в руке Игорь пошел к отцовскому столу и сделал то, на что все эти полгода не мог отважиться. Выдвинул ящик отцовского стола, задвинутый еще отцом, вспугнул заветную, волшебно пахнущую чернилами и тушью темноту и начал в ней рыться. И очень быстро среди библиотечных карточек, блокнотов, записных книжек и множества больших конвертов старых и новых нашел то, что искал. В неновом, явно у букинистов когда-то купленном путеводителе «Города Советской Белоруссии. Витебск», под неприлично потертым переплетом, среди готовых разлететься прочь листов едва живого книжного блока – маленькую коричневую фотографию с акульим гребешком обрезов и надписью на обороте «1932».

И глядя на этот обрезок фотографической бумаги, приближая его к глазам и отводя подальше, закладывая его обратно в книгу и вновь выкладывая на стол, все это повторяя за разом раз, и понял Игорь, осознал, что ненавидит их и будет ненавидеть всю свою оставшуюся жизнь, необъяснимо, инстинктивно, генетически, как зверек, животное, ненавидеть всегда – всех тех, кто ничего от этих близких, родных ему людей на свете не оставил, ничего, кроме прямоугольничка, коричневого прямоугольничка с неровными, кусучими краями.

Так? Именно так? Или нет? Другие были бы реакции? Иное ощущение? Если бы, если бы… Если бы…

А вот не уезжать до праздников, немного задержаться, походить еще по снегу, подышать еще морозом – это хорошо, просто отлично придумал Шарф. Ведь это значит, раз они останутся, здесь будут, с нами, Алка сумеет праздники пережить, перетерпеть. Продержится и не сорвется.

Ну да. Ведь это последняя ее надежда обмануть детей. Заставить их поверить в то, что чудеса на свете происходят. Мать может завязать. Раз и навсегда.

И все же оставалось ощущение какой-то недоговоренности с этим «КРАБ Русом» и все казалось, точка не поставлена и будет еще разговор у Запотоцкого. С глазу на глаз. После того как пыль уляжется, запальчивость пройдет и мысли три раза провернутся. Он еще позвонит. Пригласит, Олег Геннадьевич. И он позвонил.

– Игорь Ярославович, вы в офисе? Очень, очень кстати. Зайдите, пожалуйста, ко мне.

Ну вот. Интересно только, почему «кстати»? Приехал нежданно-негаданно партнер Запотоцкого? Совладелец одной четвертой или пятой бизнеса Антон Корецкий? Какой-то ныне видный менеджер в самой «Системе», большом «МТС», никогда на памяти Игоря не появлявшийся здесь лично, лишь иногда упоминавшийся, в связи с какими-то техническими трудностями, нуждами, каналы дополнительные, место на вышке.

– Ладно, ладно, – мог сказать Запотоцкий Потапову во время совещания, – на той неделе буду в Москве, спрошу Антона, нельзя ли как-то посодействовать…

И все. Но самолеты ведь летают в обе стороны. В Москву и из Москвы. Может быть, кому-то захотелось услышать лично, собственными ушами, почему столько крови стоивший передатчик на площадях МТСа в Красном камне теперь будет простаивать или вообще, возможно, позорно демонтирован.

– А вот и он, именно тот, кто как раз и отдал ваших немцев на сторону…

Игорь не понял, почему «ваших». Не понял, видимо, и потный грузный человек, который из темного хорошего костюма, словно мороженое из шоколадного стаканчика, частично вытек на приставной столик в кабинете Запотоцкого. Нет, это определенно не кто-то из когорты бывших аспирантов отца. И уже тем более не хлыщеватый, лощеный, ловкий Антон Андреевич Корецкий. Человек был возраста, повадок и конституции самого Игоря, только еще крупнее и массивнее. А когда он поднял голову и как-то странно, по-слоновьи задвигал – большою рыжей, словно стараясь одновременно говорить и Запотоцкому на юг, и Валенку на север:

– Ну какие же они мои, Олег Геннадьевич, вы с ними сами, лично начинали, я только подхватил… вел да и все… – Игорь сообразил кто же это перед ним.

Сотрудник и выпускник совсем другой кафедры Политехнического – к. ф.-м. н. Римас Рузгас. Человек, некогда освободивший ему теплое, насиженное место ведущего менеджера по продажам в ЗАО «Старнет».

– Ладно, ладно, – миролюбиво развел тучи Запотоцкий. – Свалили и хрен с ними, с недобитками… Всегда найдутся клиенты еще лучше и приятнее, не так ли, Римас Леонасович?