Олжас Жанайдаров - В середине дождя

— Ты сильно удивился, когда увидел меня там? — спросила она.

— Я часто представлял себе нашу встречу. Но, конечно, совсем не так.

— Уж извини. Не оправдала ожиданий.

Таня положила вилку и сделала глоток кофе. За окном все так же носились разноцветные светлячки. Я подумал, что ту Таню, которую я когда-то знал, вернуть не смогу.

Она заговорила, когда включили музыку. Все-таки здесь была музыка — это почему-то оказалось неожиданным открытием.

— Почему ты не позвонил тогда, шесть лет назад? Я ждала твоего звонка. — Голос ее стал тихим, как совсем недавно, по телефону. — Я потеряла тем же летом блокнот, где был записан твой номер. Поэтому только ждала.

— Я позвонил. Через год. Тебя уже не было. Вы переехали?

— Да. У меня папа зимой умер от аппендицита. Мы тогда продали квартиру и купили другую, поменьше. Нам нужно было переехать.

— Я не знал.

— В больнице ему занесли инфекцию. Начался перитонит. Кто сейчас умирает от аппендицита? Это все врачи-уроды. За операцию содрали с нас последние деньги. Сказали — платите сейчас же, или мы не будем ничего делать. Мы заплатили, а папа все равно умер. С этого все и началось. Началось все дерьмо моей жизни.

Она взяла нож и стала разрезать повторно уже порезанные куски сэндвича. Потом отложила нож и отвернулась к окну. Некоторое время мы просидели, слушая какую-то композицию без слов. Таня вытащила пачку сигарет и закурила.

— Маму уволили с фабрики по сокращению через месяц после смерти отца. В Иваново тогда была страшная безработица. Это был ужасный год. Безработная мать и трое несовершеннолетних детей. Мы продавали свои вещи, потому что нам нечего было есть. И никому мы не были нужны. У нас и родственников-то не было.

Таня покачала головой и посмотрела на меня сквозь сигаретный дым.

— Оказывается, в наше время можно запросто умереть от голода. Это, наверно, сложно себе представить. Я с тех пор привыкла обходиться малым.

Я посмотрел на ее сэндвич. Он оставался нетронутым.

— В том же году я ушла из школы. Закончила девятый класс и ушла. Надо было искать работу. И Сережку нам пришлось забрать из садика — не было денег. От этих паршивых денег зависит все на этом свете.

Она помолчала, потом спросила:

— Ты не работаешь?

Я покачал головой. Таня затянулась, выпустила дым и сказала:

— Это счастье, что ты можешь только учиться, и тебе не нужно думать над тем, как заработать на кусок хлеба. Поверь, это действительно счастье.

Я молчал и слушал ее.

— Мы с мамой кушали раз в день, а Женька с Сережкой — по два раза. Вечером сидели в темноте — экономили электричество. А днем я пыталась подрабатывать: продавщицей, курьером, уборщицей, и даже грузчицей. Мне было всего 15 лет. Мать же пыталась заняться бизнесом. Тогда многие начали им заниматься. Она хотела продавать дешевую посуду… — Таня глянула в окно, потом вновь на меня. — Я говорила, что тот год был ужасным? В июне мама заняла большую сумму денег. В долларах. А в августе случился дефолт.

Таня взяла вилку. Сказала:

— Извини. Я поем?

— Конечно.

Она зацепила вилкой кусок сэндвича и отправила себе в рот, затем — второй. В зале продолжали крутить музыку без слов. Кажется, здесь считали, что слов в этом кафе и так достаточно.

Таня расправилась с сэндвичем быстро, оставив тарелку в идеальной чистоте. Потом вновь взяла сигарету. Снег за окном прекратился. Разноцветные огни фар машин перестали быть похожими на светлячков. Казалось, что кончилась сказка.

Таня продолжила:

— Мать начала пить сразу после смерти отца. Так, понемногу. А после дефолта запила сильно. Очень сильно. Мы с ней ссорились каждый день. Я отбирала у нее бутылки с водкой, но все было бесполезно. Это нестерпимо больно — наблюдать, как родная мать превращается в алкоголичку. Я не верю в Бога, но что такое ад, я теперь знаю.

— Ты не веришь в Бога? — спросил я.

— Не получается. Никак.

К нам подошел официант и убрал пустые тарелки со стола, поменял пепельницу.

— Нужно было отдавать эти деньги. На мать надежды было мало. А еще Женька с Сережкой… Я с ума тогда сходила.

Таня докурила сигарету и достала вторую.

— Когда работала на рынке, мне порой делали недвусмысленные предложения. Черт знает, что там имелось в виду на самом деле. — Таня помолчала. — Я познакомилась с ним случайно. Он был заведующим рынком, а я принесла ему какие-то бумаги. Он сказал, что знает о моей нужде. Не знаю, откуда. Пообещал помочь с долгами. Я стояла и молчала, не зная, что и думать. А потом он сказал, что поможет при одном условии. Если пересплю с ним. Я была девственницей. Я знала, что, наверно, буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Но мне нужны были деньги — и никакого выхода не было. Это был вопрос жизни и смерти. Я выбрала жизнь.

Официант подошел и принес еще по чашке кофе. Когда он ушел, Таня сказала:

— Не знаю, зачем рассказываю тебе это. Я никому об этом не рассказывала раньше. Думаешь, стоит продолжать?

Она курила и время от времени глядела в окно. Как пару дней назад там, где я ее встретил.

— Неужели у вашей семьи не было друзей? Тех, кто мог бы помочь… — сказал я.

— Были. Но в нужный момент никого из них не оказалось рядом. Это жизнь. Так бывает. И очень часто. Когда никто никому не нужен. Я в этом убедилась давно.

"Никто никому в этом мире не нужен" — вспомнил я слова Вадима.

— Я не сказала маме, откуда деньги. Но она, скорей всего, догадалась. И запила еще сильней. А мне было все равно. Мне нужно было жить — ради себя, ради братьев, ради семьи. Смотрел "Унесенные ветром"?

Я кивнул. Она сказала:

— Я думала, как Скарлетт. Я убью или сворую, но никогда не буду голодать. И никогда не будут голодать мои братья. Я повзрослела резко и бесповоротно. Стала жестче и циничней. У меня не было другого выбора.

Таня взяла чашку и сделала глоток. Опять взяла сигарету.

— В 16 лет я сделала аборт. Тот заведующий о предохранении не заботился. Он давал мне деньги, очень большие деньги. Я была с ним только из-за этого. Когда он узнал, что я беременна, сказал, что знать меня не знает. Я этого ожидала. Я всегда надеялась только на себя.

Она потерла большим пальцем свой лоб. И сделала еще одну затяжку.

— Три года назад мы продали квартиру в Иваново и переехали в Подольск, поближе к Москве. Сняли комнату в общежитии. У меня накопились какие-то средства, и оставаться в родном городе не имело смысла. Там была полная безысходность. Я заставила мать лечиться. Она бросила пить, стало немного легче. Я поехала в Москву искать работу, а Женю оставила за старшего. Сейчас ему 15 лет. Как мне когда-то…

Я сделал глоток кофе. Он был холодным.

— Поначалу снимала комнату на окраине Москвы. Почти бесплатно, по знакомству. Все-таки есть добрые люди на свете. — Таня смахнула пепел. — А спустя полгода я стала проституткой.