Кэти Остлер - Карма

Парвати говорит, что я должен все за себя решать сам.

Стань тем, кем хочешь стать, Сандип, но во всем будь лучшим.

А я тем временем работаю гидом – освещаю, так сказать, путь туристам, желающим осмотреть город, где запросто могла бы рассказывать свои сказки Шехерезада! Я самый красноречивый и разговорчивый знаток Джайсалмера. И при этом ПОЛОВИНУ своего заработка отдаю родителям. Так что никто не вправе называть меня плохим сыном даже несмотря на то, что я неродной и некрасивый. И на то, что я бросил учебу.

Амма стоит на коленях. Склонила голову перед серебряными фигурками. Это Ганеша и Кришна. Ярко светятся желтым две масляные лампадки. Рядом вянут цветы жасмина. Я хочу тихонько, на цыпочках пройти мимо, но у нее словно глаза на затылке.

Сандип?

Да, амма.

Не хочешь узнать, о чем я молюсь?

Нет.

И что, никогда не хотел?

Это меня не касается.

Ну наверняка же хоть немножко интересно. Ты ведь мальчик любознательный. За одиннадцать лет хоть разок точно задумался.

Я молчу. Этому приему я выучился у Бариндры.

Меньше говоришь – меньше поводов тебя обругать.

Ну так что?

У тебя есть своя тайная жизнь, амма. И я отношусь к ней с уважением.

Надеюсь, у тебя, Сандип, никакой тайной жизни нет.

Никакой. Ни перед кем из богов мне пасть ниц никогда не хотелось.

Я не про это! Я хотела сказать… Ладно, неважно. Сандип, а тебе не страшно за свою душу? Что ей, может быть, еще тысячи раз придется возвращаться в этот мир?

Нет, амма. Мы же с тобой знаем, что когда-нибудь я возвращусь в пустыню. Там, наверно, и поджидает меня моя душа.

Как спрятавшаяся ото всех лиса. Да, и запомни, Сандип: ты не должен касаться.

Касаться чего?

Ты не должен касаться девчонки. Сироты, которую шлет нам Парвати. Даже если ее уже касались, все равно не смей. Тебе ясно?

Яснее некуда.

Вот и хорошо. Завтра утром пойдешь на вокзал. Джодхпурский экспресс приходит в девять. Я не хочу, чтобы люди видели меня с ней. А Бариндра, слава богам, будет у себя в школе. Так что остаешься ты. Встретишь ее и быстренько приведешь домой. По пути никуда не заходите. Понял?

Да, амма, понял.

Мне не спится.

Амма и Бариндра спят очень шумно. Старая дадима [19]храпит ничуть не тише сына с невесткой. Всё вместе похоже на одновременное прибытие на станцию трех поездов.

Я слышал, что в некоторых странах члены семьи спят в разных комнатах. Своя комната есть у каждого из детей, своя у родителей. Представляю, как тихо и мирно там по ночам. Тебя не будят крики матери, которую напугал дурной сон. Не просыпаешься оттого, что косичка сестры, как крысиный хвост, щекочет тебе лицо.

Но когда спящих разделяют стены, трудно подслушать, о чем они шепчутся по ночам.

Очень странная девочка, и непонятно откуда.

Не разговаривает, да еще с таким именем. Ох уж это имя! Это плохой знак, Бариндра! И о чем только вы с Парвати думаете?

О чем мы думаем? О том, что мы индусы. А девочка, скорее всего, из сикхов. Поэтому мы перед ней в долгу.

Сикхи так дочерей не называют! И к тому же то, что произошло в Дели, к нам с тобой, Бариндра, не имеет никакого отношения. Нашей вины в этом нет!

Если мы не будем помогать жертвам, на нас тоже ляжет вина. И что ты привязалась к имени?

Имя как имя, довольно распространенное.

Бариндра, это имя я уже одиннадцать лет слышу по ночам в своем доме. Думаешь, это совпадение?

Она выходит из пустыни в золотом сари. Длинные, до пояса, волосы развеваются на ветру. В руке – розовая морская раковина. Она подносит раковину ко рту и дует в нее.

Над песками летит мое имя.

Майя, – зову я ее.

Каждый раз, когда мне снится этот сон, я громко выкрикиваю это имя.

Черт!

Только не опоздай, Сандип, – несколько раз повторила Парвати. – А то она может убежать.

Куда ей бежать-то? Кругом пустыня, а дальше на запад – Пакистан. Но кто ж по своей воле побежит в Пакистан?

Но черт, так или иначе я опаздываю. Бегу через ступеньку. Уворачиваюсь от носильщиков с чемоданами на голове. Протискиваюсь сквозь семейство, вышагивающее всемером в ряд, как на демонстрации протеста.

Поосторожнее, идиот! – кричит глава семьи, когда я перепрыгиваю через голову самого мелкого из его отпрысков.

Прошу прощения! И спасибо! – отвечаю я через плечо. Амма требует, чтобы я был почтительнее с людьми.

(Ты же, как ни крути, сын пастуха.)

Пойди отыщи ее в этом воняющем туалетом, потном океане не вполне человеческих тел!

Парвати говорила, что Майя не выносит толпу. Сразу пинает всякого, кто подойдет слишком близко. И правильно делает – очень многие заслуживают хорошего пенделя.

Я бегу по вагонам. В третьем классе пахнет мочой. Во втором – мокрой козой. (Неожиданно уютный запах.) А спальный вагон с кондиционером? Вдруг Парвати решила шикануть?

Одну за другой я распахиваю двери купе. Пусто. Пусто. Пусто. И наконец я вижу ее. В джинсах. И футболке. Съежилась у окна. На коленках рюкзак. Лицо неподвижное, прямо каменное.

Это всего лишь девчонка, говорю я себе. (Переодетая парнем.) А с девчонками я ладить умею. Но все равно у меня сосет под ложечкой. Сердце колотится быстрее обычного. (И даже с перебоями.)

У нее безупречно красивое лицо. Длинный тонкий нос. Пушистые загнутые ресницы. Кожа – полированное темное дерево. Ей очень идет имя богини Иллюзии.

Майя похожа на статую.

Привет, Майя.

Молчание.

Меня зовут Сандип. (Улыбаюсь.) Я брат Парвати.

Молчание.

Очень рад с тобой познакомиться. (Глубокий поклон.)

Кучх нахин! [20](Даже не моргает.)

Для меня большая честь прийти тебе на помощь, Майя. Еще большей честью будет препроводить тебя в скромное жилище семейства Патель. (Ну и хватит, пожалуй.)

Она смотрит на меня. Останавливает взгляд на моем лице. Ее черные глаза не выражают ничего. И тем не менее от ее взгляда у меня кружится голова. Как будто меня накрывает черная волна, мягкая как шелк.

Я и не знал, что на свете бывает такая печаль.

И что случилось с моим голосом?

Звучит отрывистой автоматной очередью.

Чай! Чай! Чай! Чай!

Перед нами появляется призрак, принявший облик маленького мальчика с глиняной плошкой в руках.

Чаю?

Не дожидаясь ответа, он наливает из мятого металлического чайника мутную бурую бурду. Я протягиваю руку – мол, стоп, но Майя оказывается проворнее. И глазом не моргнув, она бьет мальчишку по руке. Чай выплескивается ему на грудь.