Кэти Остлер - Карма

Что ты делаешь? – спрашиваю я громким шепотом. Но мне всё и так понятно.

В просвет между стеной и крышей она смотрит на ночное небо.

Я порываюсь к ней подойти. Но что дальше? Подставить плечо, чтобы она встала на него ногой? Подсадить повыше, откуда будет видна луна, висящая над городом, как холодное солнце?

(Мне нельзя здесь находиться и нельзя до нее дотрагиваться.)

Я перешагиваю порог, и в тот же миг она отпускает руки. И падает на кровать. Ноги у нее подгибаются, как у жеребенка.

Мы смотрим друг на друга. У нее из глаз льются слезы, похожие на падающие звезды.

О, боже! Как же эти слезы ее красят.

Она слишком тощая, – говорит амма, едва Майя выскользнула на улицу. – Устала складки на ее сари закладывать. Все равно как покойника обряжала.

Она торопливо хватает горшок и стучит по нему железной ложкой, чтобы не накликать беду.

К тому же рановато ей еще носить сари! То есть мало мы на еду ей тратимся, придется теперь шальвар-камиз ей покупать, да?

Вопрос аммы адресован Бариндре, которого сейчас нет дома. Он пошел на почту отправить письма в консульства Америки, Англии, Франции, Германии, Италии, Канады, Австралии, Новой Зеландии и Кении. В письмах он спрашивает, не числится ли пропавшей девушка из одной из этих стран.

Своди ее на рынок, Сандип. Раз Бариндре все равно, что подумают люди, то мне и подавно. Купи ей сладостей. Не мешает ей нарастить на кости немножко жирку. Да и характер подсластить неплохо бы.

У тебя тоже нрав не сахар, думаю я, но произнести не решаюсь. Хорошо, амма. Можно купить ей несколько ладду [23].

Только ей. Себе смотри не покупай. И к Рашиду в лавку не ходи! – кричит она мне вслед. – У него слишком дорого! И скажи, пусть платок с головы не снимает!

Странно, что она вообще нас отпустила. Ведь по возрасту Майя вполне годится в невесты. А стриженые волосы могут означать, что она либо вдова, либо как-то себя опозорила. Но Бариндра сказал: Пусть идут. Ничего страшного. Ведь не Средние века же века на дворе. И кроме того, все нас в городе знают и уважают.

Почему-то амма ему не перечит. Да, Бариндра, нынче людям и без нас есть о чем посудачить.

Майя идет, куда ей заблагорассудится. Я не мешаю ей по своему усмотрению двигаться по путаным кривым улочкам. Их специально прокладывали так, чтобы сбить с толку врагов, если они ворвутся в город.

Ночью найти дорогу в этом лабиринте практически невозможно. Знакомые приметы вроде резных дверей, балкончиков и каменных слонов с задранными хоботами с заходом солнца окутывает непроглядный мрак. Но я, несмотря ни на что, дорогу в темноте находил, и не один раз. На той неделе, например, Теджаль выскользнула тайком из дома, чтобы встретиться со мной в переулке.

Когда-нибудь мы с тобой обязательно будем вместе, – шептала она и одновременно удерживала мне руки, мешая мне себя обнять. – Когда-нибудь, но не сейчас.

Черт побери. Хари. Я же хотел передать ему письмо для сестры.

Дорогая Теджаль,

у нас в семье сложная ситуация. К нам в Джайсалмер приехала

родственница, чтобы поправить здоровье. Некоторое время мы

с тобой видеться не сможем. Уверяю, ты очень много для меня

значишь.

По-моему, написано хорошо. Решительно. Тепло. И никаких

обязательств.

Майя находит дорогу к рынку, как будто летит над городом и сверху видит хитросплетения улиц. Я иду в нескольких шагах позади и на ходу делаю заметки.

Список того, на что Майя останавливается посмотреть:

– черные козы на привязи

– красные куры в клетках

– банки с пауками

– жуки, лежащие на спине и машущие мохнатыми ногами

– молодой индиец с авторучкой

Я краснею, как рыльце шафрана.

– желтые латунные горшки, медные миски

– куркума, корица, серый засахаренный имбирь

– голуби с перламутровыми крыльями, которые хотят, но не могут улететь

Она смотрит на мою записную книжку.

– золотистые жареные орехи

– прозрачный рис

– усиженная мухами сырая говядина

Собираюсь стать писателем, – не очень убедительно объясняю я и верчу в пальцах авторучку.

– пузатые синие бутылки с кокосовым маслом

– зеленые хлопчатобумажные платки

– серебристый шелк, того цвета, каким бывает ночью песок

Знаешь, Майя, если хочешь, я могу купить тебе такую же записную

книжку.

Достаточно непринужденно у меня получилось? Не слишком навязчиво?

Она качает головой и идет дальше.

Ангел, упавший с небес на землю.

Прикованы к Майе.

Скрюченные попрошайки.

Вдовы в белых одеждах.

Слепец.

Калека.

Продавец птиц с ястребом на руке.

Все уступают ей дорогу.

Торговец старыми газетами. Меняла в черных брюках и белой рубашке. Писец со своим пером и пальцами, перепачканными чернилами.

Не отрывают от нее взглядов.

Даже гомеопат, сбывающий сахарные шарики под видом лекарств. И продавец сладостей, у которого мед льется, как вода.

Что приковывает их взгляды? То же совершенство лица, которое завораживает меня? Или печать отчаяния, до глубины души поразившая Парвати?

Плетельщики корзин выпускают из рук лозу. Портной откладывает в сторону иголку. Фокусник утихомиривает свою обезьянку. Серебряных дел мастер кладет на землю молоток. На время, что она проходит мимо, даже садху прерывает свою проповедь.

Все затихают, молчит и она. Но она гораздо чище их всех.

Амма спрашивает, как мы сходили.

(Ну что тут сказать? Не описывать же переполох, поднимавшийся всюду, где появлялась Майя. Не рассказывать же, как краснели и отворачивались мужчины. Как преклоняли дрожащие колени старики. А дети хватали ее за руки и называли Лакшми [24]. Одна женщина напустилась на нее с проклятиями, грозно звеня браслетами. А что я? А я просто следовал за ней, как жалкий влюбленный слуга.)

Отлично, амма. Платка она с головы не снимала.

(Я даже почти обрадовался Хари. Быть рядом с Майей – все равно что отдаться течению сна. Время останавливается. Не слышно ничего, кроме ее дыхания. Все, что я хочу услышать, – это ее голос.

Ну и улыбочка у тебя, Сандип, – сказал Хари, пихнув меня в плечо у прилавка с зелеными манго. – Мне что, сказать Теджаль, что ты совсем ее забыл? )

Сандип! Проснись! Я к тебе обращаюсь!

Что такое, амма?

Ты спишь стоя! Я спрашиваю, Майя себе что-нибудь купила? Ведь Парвати дала ей каких-то денег.

Она купила детям сладостей.