Кэти Остлер - Карма

Из дальнего далека! – объявляет во весь голос амма. – А больше вам ничего знать не следует! Бабушка была права. Появление девушки в завязанном узлом оранжевом сари пробуждает всеобщее любопытство. После ужина к нам на кухню вереницей тянутся визитеры.

Она беременна, правда же, Мина? – спрашивают они. – Ты дашь ей настой абруса [21] , чтобы вывести плод?

Не говорите ерунды, – отвечает амма. – Просто у девушки заболели родители. Мы позаботимся о ней, пока они не выздоровеют.

Что-то не похожа она на вашу родственницу, – не отступают любопытствующие. – Что у нее с прической? И почему она не разговаривает? Что за беда лишила ее речи?

На кухню заявляется Бариндра, чем до глубины души поражает амму. Прекратите заниматься ерундой, – твердо говорит он болтливым соседкам. – Ачха, ачха [22] . Идите отсюда. Женщины покорно пожимают плечами. Ладно, Бариндра, уходим. Они суетливой гурьбой спешат к выходу и, еще не переступив порога, вопрошают в полный голос: Это кем же надо быть, чтобы прийти к жене на кухню? И что это с семьей Патель такое происходит?

Майя спит. В комнатке под самой крышей. В окружении джутовых мешков. С рисом. Чечевицей. Кукурузой. Спит на кровати, которую я тащил три пролета вверх. (Воображая, как ее тело продавит веревочную сетку, натянутую вместо матраса.)

Сандип! Чтобы ноги твоей здесь не было! Понял?

Ее оплеуха горит у меня на щеке.

Амма ставит рядом с кроватью поднос. Рис. Чечевичный суп. Стакан воды. Она накрывает Майю одеялом, но та откидывает одеяло ногой и до подбородка натягивает сари. Амма пожимает плечами. Как хочешь.

Она подталкивает меня в дверной проем с тонкой хлопчатобумажной занавесью и дальше, вниз по лестнице. Ее пальцы впиваются мне в плечо.

Больно!

Хорошенько запомни, что я тебе сказала.

Запомню, амма.

Но спящие девушки занимают в голове слишком много места, чтобы их так просто было оттуда выкинуть.

Ты все записываешь?

Разумеется, диди. Тут такое творится! Майя дышит во сне. Целых два дня.

Ну, рано или поздно она проснется. И тогда начинай фиксировать ее привычки. Непроизвольные движения.

Непроизвольные движения? То есть она совсем не в себе?

Непроизвольные движения совершает каждый. Ты сам, например, когда нервничаешь, теребишь мочки ушей.

Ничего подобного!

Короче, мне важно знать про повторяющиеся движения и жесты. Иногда они помогают понять суть пережитой травмы.

Амме, по-моему, кажется подозрительным, что я все записываю.

Говори, что собираешься стать писателем.

Почему бы и нет.

Или, например, суперагентом.

Привычки Майи:

• из пищи – только вода

• когда нервничает – накручивает волосы на палец

• спит – все время, без простыней, под оранжевым сари

Что там у тебя?

Записная книжка, амма.

Зачем она тебе?

Наверно, чтобы в нее что-нибудь записывать.

То есть ты сам не знаешь?

Знаю. Я решил стать писателем.

Ай-яй-яй! Ты решил лишить себя будущего!

Бариндра! Слыхал, как Сандип теперь собирается испоганить себе жизнь? Тоже мне, ПИСАТЕЛЬ!

Мина, не приставай к мальчику. Он сам выберет, как ему жить.

И что же ты намерен писать, Сандип? Лицо у аммы наливается кровью и становится цвета сливы.

Стихи, например.

Ай-яй-яй! Все даже хуже, чем я боялась! И оставь в покое уши! Тебе каких есть мало? Хочешь, чтобы еще больше стали?

Что у Майи в рюкзаке:

• сари

• нижняя юбка

• секреты

• молчание

• гребень

(Это стихи или как?)

И вообще никаких документов.

Бариндра протягивает мне номер «Хиндустан таймс».

На первой странице крупными буквами слова Раджива Ганди:

«Когда падает большое дерево, земля содрогается».

Это такая метафора? – спрашиваю я.

Индира Ганди – это дерево, – говорит Бариндра. – Беспорядки и резня в Нью-Дели – содрогание земли.

То есть землетрясение?

Да, Сандип. Наш новый премьер-министр приравнивает явление природы, землетрясение, к преступлениям, совершенным из ненависти и мести. Подумай: власти заявляют, что с 1 по 7 ноября погибло всего 326 человек. А по моим сведениям, жертв было почти две тысячи.

Так много?

А Парвати говорит вообще о пяти тысячах! Но официальная цифра – 326. К тому же утверждается, что волнения затронули только несколько районов в столице: Кхичрипур, Пенджаби-Багх, Южный Дели, и всё. Сандип, разве сможем мы простить себе гибель целых семей?

Бариндра бросается прочь из комнаты. Ответа на свой вопрос он и не ждал.

Я погружаюсь в газету. Бихар, Мадхья-Прадеш, Харьяна, Уттар-Прадеш. В этих штатах тоже были беспорядки, тоже убивали людей.

Амма читает через мое плечо . Они просто не могли остановиться.

Кто?

Погромщики. Их как будто охватило общее безумие.

Ты пытаешься их оправдать?

Нет. Но такое в нашей стране иногда случается. И не важно, достойный или недостойный у толпы повод. На нее нет управы.

Нет, есть. Для этого существует армия! Бариндра возвращается к нам с аммой. Но военных на помощь не призвали! Вы понимаете, что правительство не сделало ровным счетом ничего, чтобы предотвратить резню? Никто из политиков не осудил это безумие!

Почему?

Почему? У них же выборы, Сандип. А раздоры приносят больше голосов, чем мир.

И опять мне снится та девушка в золотом сари.

Ты где?

Я здесь.

Я не вижу тебя. Тут слишком темно.

Не волнуйся. Я здесь.

Назови мое имя. Назови имя, и я пойму, где ты.

Майя! Майя!

Я просыпаюсь. Надо мной нависает озабоченное лицо аммы.

Она проснулась. Звук шагов раздается по всему дому. Как такая хрупкая девочка умудряется так шуметь? Я смотрю на спящее семейство, но никто пока не проснулся.

Теперь слышится другой звук, тоскливый и скрипучий. Так скрипят веревки, за которые вол тянет повозку. Дадима переворачивается на другой бок и снова принимается тихо и мерно посапывать.

Я взлетаю вверх по лестнице. Прижимаю палец к губам. Тш-ш-ш! Тш-ш-ш! Майя, ты перебудишь женщин! Тш-ш-ш!

Добравшись до верхней ступеньки, я сдвигаю занавесь и вижу: Майя подпрыгивает на кровати. Наконец ей удается подпрыгнуть повыше и ухватиться за край каменной стены. Ноги болтаются над кроватью. Голова откинута назад.