Кэти Остлер - Карма

Ты даже не понимаешь, как повезло мужчинам! Длинные волосы – они такие тяжелые.

Не болтай, – говорит он. – Откинь челку, и вперед.

Он берет меня за руку, и так мы идем через вокзал. Запретная радость – касаться друг друга на людях. А мужчинам можно. В Индии считается абсолютно нормальным, когда мужчины ходят за ручку, обнимаются, сидят друг у дружки на коленях.

Я тянусь Сандипу к уху и шепчу: Ты восхитительный. Никто на это не обращает внимания. Только он заливается краской. А мне смешно.

Нам нужен Мандорский экспресс. Он отходит от второй платформы. В вагоне второго класса народу битком. Сиденья заставлены сумками, для надежности перевязанными веревкой.

Сандип обращается к долговязой пожилой женщине, устроившейся у окна. Он улыбается ей. Она хихикает в ответ.

Он называет ее матерью. Показывает на меня. Она качает головой. Он снова произносит слово «мать». Наконец женщина соглашается потесниться, мы с Сандипом втискиваемся между ней и окном.

Ты что, пообещал сделать приношение в храм за ее жизнь и здоровье?

Да. В Чаттарпур-Мандир в Дели. Индусы почитают этот храм.

И за это она уступила тебе место у окна?

Ну, я же получу благословение, и она будет жить долго и не болеть. Мы с тобой пожертвуем в храм. Пару рупий.

А что бы ей самой не отнести в храм рупию? Не пришлось бы нам место уступать.

Считается, что лучше, если за тебя помолится посторонний человек.

А с какой стати она тебе поверила?

Потому что, если обману, я испорчу себе карму. Она же понимает, что мне этого не хочется.

Выходит, если посторонний человек обещает сделать за тебя приношение в храм, ему верят. А если такой же посторонний идет по улице с тюрбаном на голове, его объявляют предателем и хотят убить. Такое убийство, что ли, карму не портит?

Я не знаю, как они оправдывают убийство, Майя. Может быть, считают, что месть угодна богам.

Мне от этих слов становится не смешно.

Есть ли время подумать о карме, когда человек бежит по дымному коридору с ножницами в руке, срывая с себя тюрбан, готовый предать свою веру?

Или когда человека поджигают, мстя ему от имени народа?

Тюрбан. Борода. Кирпан [31]. Предметы, оправдывающие убийство.

Почему убийцы не задумываются о карме?

Я смотрю на пожилую женщину. Она лишилась места у окна, но все равно довольно улыбается. Вернулись ее родственники, они злятся, что из-за нее пришлось потесниться. А она улыбается.

Сандип шепчет ей: Мы все боимся умереть мучительной смертью, впасть в нищету или, того хуже, оказаться на улице после смерти человека, с которым прожили всю жизнь. Кому мне лучше сделать приношение? Милостивому покровителю Шиве? Или богине Дурге?

Дурге, – отвечает женщина тоже шепотом.

Давайте я поднесу ей гирлянду бархатцев? Моей маме нравится, как они пахнут.

Она кивает.

Видите, как хорошо у нас получилось договориться?

(Видите, как мы извлекаем пользу из человеческих страхов?)

Пожилая женщина смеется. Хлопает себя по коленке. Запрокидывает голову и зажмуривает глаза. Радуется, что заключила выгодную сделку.

Восемь часов – слишком долго, чтобы просидеть их не у окна. Тебе здесь будет удобнее, Майя.

Он затеял все ради меня.

(Видите, как мы извлекаем пользу из влюбленности?)

По проходу шагает кондуктор в темной униформе. Рядом семенит человек, которого так и распирает от гнева.

Черт, – бормочет Сандип. – Ну что стоило поезду отойти по расписанию?

Смотрите! – говорит гневный мужчина. – Это девчонка и парень. Они вместе еще из Бармера ехали. Неженатые. Это отвратительно. Я бы стерпел, но они и в этом поезде мне попались!

Я вжимаюсь в сидение. Сандип берет меня за руку и встает. Пожилая женщина сразу же сдвигается на его место.

Видите, видите? Это мальчишка. А с ним девчонка. Стриженая. Это срам. Она выглядит как вдова.

Так вот кому суждено было нас вычислить! Человеку, уверенному в своем праве осуждать других! Пассажиру без рубашки, обладателю священного брахманского шнура – знака принадлежности к высшей касте.

Это нельзя так оставлять! Как кондуктор вы просто обязаны что-то предпринять!

Брахман весь побагровел от негодования. Кондуктор почесывает свои тоненькие усики. Смотрит на часы.

И тут в проходе возникает женщина. Не женщина, а птица. Ярко-синяя – такого цвета грудь у павлина. Она протискивается мимо кондуктора к Сандипу.

Брат! – говорит она со смехом, обнимая Сандипа. Потом тянется ко мне. – И ты, мой младшенький. Как хорошо, что я успела. Отец позвонил и сказал, что вы пересаживаетесь здесь на поезд до Дели. Он хотел удостовериться, что вы успели.

Вы знаете этих молодых людей? – спрашивает кондуктор.

Знаю, – отвечает Парвати. – Я – доктор Патель. А это мои братья, они едут в Дели навестить наших тетю и дядю, которые живут на Коннот-Сёркл.

Это неправда, – говорит брахман. – Я слышал их разговоры. Это мальчишка с девчонкой, они сбежали. Вы что, сами не видите, что это девушка?

Откуда вы это взяли? – говорит Парвати. – Или вы тоже врач?

Она поднимает, чтобы было лучше видно, черную сумку, символ заслуженного ею врачебного звания.

Так вы их арестуете или нет? – кричит злобный мужчина. – Они же непристойно себя ведут.

А вам какое дело? – спрашивает кондуктор. – Они кого-то здесь задевают или только вашу брахманскую нравственность?

На соблюдении нравственных правил основано общество!

Нравственные правила основаны на сострадании! – выкрикивает Парвати.

Хватит! – рявкает кондуктор. – Сейчас вы все успокоитесь. Вы, сэр, ступайте в другой вагон и там сплетничайте сколько угодно. Вы двое садитесь, ведите себя тихо и постарайтесь никого не оскорблять. Ты, конечно, похож на девочку, но кто с тобой тут будет разбираться. Я точно не буду. Поезд сейчас отправляется. А вам, доктор, если у вас нет билета, придется выйти.

Парвати берет Сандипа за руки и подносит их к своим губам.

У тебя, мой брат, и камень запоет.

Потом она обнимает меня и шепчет на ухо: Кто же ты такая, что из-за тебя такой переполох поднялся?

Мы с Сандипом провожаем ее взглядами. Толстая коса перекинута у нее через плечо. С платформы она машет нам рукой. Звенят золотые браслеты – как лед о стенки стакана.

Рассказать ей.

Что по-настоящему меня зовут Джива. Что я из Канады.