Кэти Остлер - Карма

Он держится за левый бок. Ему тоже сломали ребро? Но он улыбается. Все белые зубы на месте.

Он отступает в сторону.

В коридоре моргает и негромко жужжит лампа дневного света.

Под ней стоит человек. Съежившийся и сутулый.

(А не высокий и статный, как мой отец.)

Волосы коротко стрижены.

(А не длинные, какие были у моего отца.)

Через всю щеку – свежий шрам. Широкий и глубокий. Палкой? Ножом?

(Кровь за кровь!)

На лице отпечатались боль и горе.

А глаза. Его глаза, утонувшие в черных кругах.

Эти глаза. Они горят.

Это мой отец? Или только его оболочка?

Сандип становится позади человека. Кладет руки ему на спину, как будто поддерживает, чтобы тот не упал. Наклоняется ему к самому уху и повторяет одно слово. Имя. Которое я почти забыла.

Джива. Джива. Это Джива, ваша дочь.

Потом он распрямляется. Такой высокий. Сандип такой высокий. Должно быть, с нашей первой встречи он подрос. Почему я этого раньше не замечала?

Это правда она, – говорит Сандип. – Ваша Джива.

Он слегка подталкивает человека в спину.

Мужчина стоит между нами, как щит.

Сандип смотрит мне в глаза.

Это Майя, – говорит его взгляд. – Девушка, которую я люблю.

Девушка, которую вы хотите у меня отнять.

Нет! – кричу я.

Сандип делает шаг назад. Его глаза продолжают говорить со мной.

А чего ты ждала, Майя?

Чего я ждала?

Чего я ждала?

Не этого.

Только не этого.

У Сандипа по щекам льются слезы. Целый поток отчаяния. Ему так больно, что вот-вот вместо слез потечет кровь.

Я ждала, что ты навсегда будешь со мной, Сандип.

ВОТ ЧЕГО Я ЖДАЛА. Вот во что верила эта глупая девчонка!

Она не знала, что ей придется выбирать.

Но мы слишком молоды, мери джан. Мы просто слишком молоды.

Он отступает в глубь коридора, в бледный голубоватый свет. Он как бы становится меньше, его всё хуже видно на фоне выкрашенных зеленым стен.

Не уходи, Сандип! Прошу тебя!

Человек надвигается на меня. Заполняет собой дверной проем. Подходит почти вплотную.

Пожалуйста, подожди! – кричу я. – Подожди чуть-чуть, бапу.

Потому что мальчик, которого я люблю, исчезает. Проваливается в туннель. Пропадает из поля зрения. И от этого у меня горит кожа!

Но отец не может ждать. Грудь вздымается и опадает. Щеки мокрые от слез. Знакомые руки дрожат, тянутся ко мне.

Подожди.

Он обнимает меня. Вцепляется в меня, как утопленник.

Подожди.

Я с трудом высвобождаю руку. Протягиваю туда, где сгущается тень.

Подожди, Сандип!

Бапу берет меня обеими руками за голову и прижимает к груди, и я вижу только белизну его рубашки, вдыхаю только потный запах ужаса и избавления, ощущаю только биение двух сердец, готовых разорваться.

Мы мечтали об этом миге. О встрече, на которую оставалось все меньше надежд. Слезы отца стекают по плечам дочери. Дочь рыдает на груди у отца. Это любовь. Это настоящее. Но теперь этого мало.

Когда отец разжимает объятия, Сандипа уже нет.

Моя радость и моя печаль! Тот, кого я люблю. Тот, кого потеряла.

Пусть идет, Джива. Я наконец с тобой.

Мое лицо – в ладонях у бапу. Он поворачивает мою голову из стороны в сторону. Любуется волосами.

Бог снова нас соединил. Возблагодари Бога, дочь. Возблагодари за то, что ты жива.

Бог тут ни при чем, бапу. Это все Сандип.

Но ведь это Бог послал нам этого мальчика? Да? Возможно, ему это было предназначено.

Нет, бапу. Скорее, это он был предназначен нам.

Мы больше не похожи на тех, какими были раньше.

Ты права, Джива. У нас теперь нет волос. – Он нервно смеется. Крепче сжимает мне руки. – И, наверно, теперь мы хуже знаем друг друга.

Это похоже на правду. Он уже не тот энергичный, порывистый мужчина, который шесть недель назад оставил меня в номере гостиницы. Теперь он разговаривает медленно и только на пенджаби, взвешивая, как бакалейщик, каждое слово.

Я и не думал снова тебя увидеть. Молился о том, чтобы вы были с матерью вместе.

Ты молился о том, чтобы меня убили?

Нет, чтобы ты не страдала. Юная девушка, которую некому защитить. Я знаю, что грозит таким девушкам в Индии.

То есть лучше пусть убьют, чем надругаются?

Я твой отец, Джива. Не будь ко мне слишком сурова.

Как бежал из гостиницы. Держался мест потемнее. Старался не попасться на глаза погромщикам с автомобильными покрышками на головах. Прятался в уличных лавках, под каким– то навесом. У реки наткнулся на таких же, как он, беглых сикхов и от них тоже сбежал – не в силах смотреть на их трусость и понимать, что они смотрят на него теми же глазами, что и он на них.

Они видели ужас друг друга. Позор обритых впопыхах бород. Обрезанных волос. Фальшивого отречения от веры. Их друг от друга тошнило.

Как эти крепкие воины умудрились так низко пасть?

Он ненавидел себя даже сильнее, чем после смерти маты. Отвращение к себе, на радость индусам, добивало сикхов.

До дома Кирана он добрался уже на рассвете. В первых солнечных лучах небо было красным и недобрым.

Киран спрятал его за бамбуковым занавесом в молельной комнате. Там он проводил дни в компании бога-слона Ганеши.

Из города Киран принес весть, что гостиницу «Рама» разгромили. Про девочку по имени Джива узнать ничего не удалось.

Амар жестоко казнил себя. Он оставил дочь на произвол судьбы. Совершил все ошибки, какие только мог совершить.

Он перестал есть. Перестал мыться. Бродил по улицам и звал: Джива!

Кирам сходил с ним в канадское консульство. В британское. Во французское. Там никто ничего не знал.

Они побывали на автобусном вокзале. На железнодорожном. В аэропорту. Слишком поздно Амар сообразил, что у него не осталось ни одного снимка дочери. Он пошел в морг. Обошел индуистские храмы. Съездил в Чандигарх, где родня умоляла его остаться. И наведался даже на Джи-Би-роуд, где с балконов зазывают клиентов малолетние проститутки.

Он звонил в Эльсинор. Разговаривал с моими учителями. С директором школы. И с Хелен тоже поговорил. Спросил, не звонила ли я. Хелен расплакалась. Рвалась прилететь в Дели. Бапу ее вежливо отговорил.

А потом он перестал искать. И принялся молиться.

Он воображал себе худшее. Что меня изнасиловали. Убили. Что где-то валяется мое обезображенное тело. Брошено гнить без погребения. Без заупокойных песнопений. Не обмытое и не обернутое пеленами.

Из всех чувств у него осталось одно – злость.

Умереть не так просто, бапу.

Отец встает. Молитвенно складывает ладони.