Чак Паланик - Бойцовский клуб [litres]

Я мочусь в черные брюки с засохшими кровавыми пятнами, столь не понравившимися моему боссу.

Ты в съемном доме на Пейпер-стрит.

– Это знак, – заявляет он.

Тайлер – кладезь полезной информации. Культуры без мыла, говорит он, использовали собственную мочу и мочу своих собак, чтобы стирать одежду и мыть волосы, из-за мочевой кислоты и аммиака.

Пахнет уксусом, и пожар на твоей руке в конце долгой дороги затухает.

Запах щелока вместе с тошнотворным больничным запахом мочи и уксуса опаляет твои ветвистые синусы.

– Всех этих людей убили не зря.

Тыльная сторона руки покраснела, распухла и блестит, словно губы, точно повторяющие поцелуй Тайлера. Вокруг поцелуя – сигаретные ожоги чьих-то слез.

– Открой глаза, – говорит Тайлер. Он плачет. – Поздравляю. Ты на шаг приблизился к дну. Ты должен понять, что первое мыло делали из героев.

Подумай о животных, на ком тестируют продукцию.

Подумай об обезьянах, которых запускают в космос.

– Без их смерти, их боли, их жертвы, – говорит Тайлер, – у нас бы не было ничего.

Я останавливаю лифт между этажами, а Тайлер расстегивает ремень. Когда лифт замирает, суповые тарелки на тележке перестают дребезжать. Тайлер снимает с супницы крышку, и пар взмывает к потолку.

Тайлер начинает вытаскивать член и произносит:

– Не смотри, а то ничего не получится.

В супнице – томатный суп-пюре с кинзой и моллюсками. Эти ароматы скроют любой запах, что бы мы ни добавили.

Поторопись, говорю я, оборачиваясь к Тайлеру. Конец его члена полощется в супе. Это действительно смешно, словно высокий слон в официантской белой рубашке и галстуке-бабочке пьет суп своим маленьким хоботом.

– Я же сказал: не смотри!

В двери лифта перед моим носом есть небольшое оконце размером с лицо, через которое можно выглянуть в банкетный служебный коридор. Лифт стоит между этажами, и я, словно таракан, смотрю на зеленый линолеум. С точки зрения таракана, зеленый коридор тянется в бесконечность, мимо приоткрытых дверей, за которыми титаны с их гигантскими женами хлещут шампанское из бочек и орут друг на друга, сверкая огромными бриллиантами.

На прошлой неделе, говорю я Тайлеру, когда у Имперских адвокатов была рождественская вечеринка, я сунул свой стоящий член во все их апельсиновые муссы.

На прошлой неделе, сообщает Тайлер, он тормознул лифт и обпердел целую тележку бокконе дольче для чаепития младшей лиги.

Тайлер знает, как меренги впитывают запах.

С позиции таракана мы слышим, как пленная арфистка играет для титанов, которые подносят вилки с бараньими отбивными-баттерфляй, каждый кусок – размером со свинью, ко ртам, ощерившимся острыми обелисками из слоновой кости.

Давай уже, говорю я.

– Не могу, – отвечает Тайлер.

Если суп остынет, то они отправят его обратно.

Гиганты отправляют на кухню что попало, без всяких причин. Хотят поглядеть, как вы носитесь сломя голову за их денежки. На подобных ужинах и банкетах господа знают, что чаевые включены в счет, и обращаются с вами как с грязью. Вообще-то мы ничего не возвращаем на кухню. Перераспредели на блюде картофель по-французски или спаржу по-голландски, подай кому-то другому – и все в порядке.

Ниагарский водопад, говорю я. Река Нил. В школе мы думали, что, если сунуть руку спящего человека в миску с теплой водой, он обдуется.

– О, – стонет Тайлер за моей спиной. – О, да. Получилось. О, да. Да.

За выходящими в служебный коридор приоткрытыми дверями бальных залов мелькают золотые, черные и красные юбки, длинные, словно золотой бархатный занавес в Старом Бродвейском театре. Возникают пары черных кожаных «кадиллаков» со шнурками вместо лобовых стекол. Над машинами движется город офисных небоскребов в красных камербандах.

Ничего особенного, скажу я вам.

Мы с Тайлером стали партизанами-террористами сферы услуг. Банкетными саботажниками. Отель организует приемы, а когда кто-нибудь желает поесть, к еде прилагаются вино, фарфор, стекло и официанты. Весь набор услуг в одном счете. И поскольку все оплачено и грозить тебе деньгами клиент не может, для него ты – таракан.

Однажды Тайлер обслуживал банкет. Тогда он и превратился в мятежного официанта. Тайлер подавал рыбу в доме, похожем на стеклянно-белое облако, которое словно парило над городом на стальных ногах, вкопанных в склон холма. Тайлер ополаскивает тарелки от пасты, в кухню влетает хозяйка, сжимая клочок бумаги, который хлопает, словно вымпел на ветру, так сильно трясется ее рука. Сквозь стиснутые зубы мадам изъявляет желание узнать, видели ли официанты, как кто-нибудь из гостей шел по коридору в ту часть дома, где расположены спальни? Особенно кто-то из женщин? Или хозяин?

В кухне Тайлер, Альберт, Лен и Джерри ополаскивают и складывают стопкой тарелки, а помощник повара Лесли смазывает чесночным маслом артишоковые сердечки, фаршированные креветками и улитками.

– Нам не полагается заходить в ту часть дома, – отвечает Тайлер.

Мы входим через гараж. Нам можно видеть только гараж, кухню и столовую.

За спиной хозяйки в дверном проеме возникает хозяин и берет клочок бумаги из ее трясущейся руки.

– Все будет в порядке, – говорит он.

– Как мне смотреть в глаза этим людям, если я не знаю, кто это сделал? – восклицает мадам.

Хозяин кладет ладонь ей на спину, обтянутую шелковистым белым вечерним платьем, в тон дому; мадам выпрямляется, расправляет плечи и внезапно умолкает.

– Они твои гости, – напоминает хозяин. – И этот ужин очень важен.

Это выглядит весьма забавно, будто чревовещатель оживил свою куклу. Мадам смотрит на супруга, а тот легонько подталкивает ее и уводит обратно в столовую. Клочок бумаги падает на пол, и двойная дверь, закрываясь, смахивает его прямо к ногам Тайлера.

– Что там написано? – интересуется Альберт.

Лен уходит за тарелками от рыбного блюда. Лесли ставит противень с артишоковыми сердечками обратно в духовку и спрашивает:

– И правда, что?

Тайлер смотрит Лесли в лицо и отвечает, не поднимая записки:

– «Твоим утонченным ароматам не повредит немного мочи».

– Ты помочился ей в духи? – улыбается Альберт.

Нет, качает головой Тайлер, просто оставил записку между флакончиками. У нее под зеркалом в ванной – их сотня.

– Значит, ты этого не делал? – улыбается Лесли.

– Нет, но она об этом не знает.

Остаток того стеклянно-белого званого обеда в небесах Тайлер убирал из-под носа у хозяйки тарелки с остывшими артишоками, потом с остывшей телятиной с картофелем дюшес, потом с остывшей цветной капустой по-польски – и неоднократно наполнял ее бокал вином. Мадам сидела и смотрела, как едят ее гостьи, а вскоре, между шербетом и абрикосовым тортом, место во главе стола неожиданно опустело.