Чак Паланик - Бойцовский клуб [litres]

После ухода гостей они убирались, загружали холодильники и посуду в фургон отеля, когда на кухне появился хозяин и попросил Альберта помочь ему с тяжелым предметом.

Может, Тайлер переборщил, говорит Лесли.

Громко и быстро Тайлер рассказывает, как убивают китов, чтобы делать духи, которые на вес дороже золота. Большинство людей в жизни не видели кита. У Лесли в квартирке рядом с автострадой – двое детишек, а флакончики под зеркалом в ванной мадам-хозяйки стоят больше, чем мы зарабатываем за год.

Альберт возвращается и звонит «911». Зажимает ладонью трубку и говорит: не надо было Тайлеру оставлять эту записку.

– Так пожалуйся менеджеру, – усмехается Тайлер. – Пусть меня уволят. Свет клином не сошелся на этой дерьмовой работе.

Все смотрят в пол.

– Увольнение, – продолжает Тайлер, – лучшее, что может случиться с каждым из нас. Так мы перестаем толочь воду в ступе и делаем наконец что-то существенное.

Альберт говорит в телефон, что нужна «скорая», и диктует адрес. Ожидая ответа, рассказывает, что хозяйка совсем расклеилась. Альберту пришлось поднимать ее с пола, она валялась рядом с унитазом. Хозяин не мог поднять ее, потому что мадам утверждает, будто именно он помочился ей в духи и теперь пытается свести ее с ума, закрутив интрижку с одной из женщин прямо на банкете, а она устала, устала от всех этих лживых друзей.

Хозяин не может ее поднять, потому что мадам в своем белом платье свалилась за унитаз и размахивает осколком флакончика от духов. Мадам говорит, что перережет ему горло, если он попробует прикоснуться к ней.

– Круто! – восклицает Тайлер.

А от Альберта воняет.

– Альберт, дорогой, от тебя воняет, – говорит Лесли.

В этой ванной любой провоняет, отвечает Альберт. Пол усыпан разбитыми флакончиками, в унитазе – куча бутылочек. Они напоминают лед, говорит Альберт, как на самых модных отельных вечеринках, когда приходится заполнять писсуары колотым льдом. В ванной воняет, под ногами хрустят ледяные осколки, которые не тают, и когда Альберт помогает мадам в ее белом платье с мокрыми желтыми пятнами подняться, она замахивается разбитым флакончиком на хозяина, поскальзывается на духах и битом стекле и приземляется на ладони.

Мадам плачет, свернувшись возле унитаза, у нее течет кровь.

– Ох, Уолтер, оно щиплется, щиплется, – бормочет она.

Духи, все эти мертвые киты в порезах на ее ладонях, щиплются.

Хозяин поднимает мадам, прижимает к себе. Она вскидывает руки, словно молится, но держит их на расстоянии дюйма друг от друга. Кровь течет по ладоням, сбегает по запястьям и бриллиантовому браслету, капает с локтей.

– Все будет хорошо, Нина, – говорит хозяин.

– Мои руки, Уолтер!

– Все будет хорошо.

– Кто сотворил со мной такое? Кто меня так ненавидит?

– Вы не вызовете «скорую»? – обращается хозяин к Альберту.

Это была первая миссия Тайлера в качестве террориста сферы услуг. Официант-партизан. Мародер на минимальную ставку. Тайлер занимается этим много лет, но утверждает, что вместе веселее.

В конце рассказа Альберта Тайлер улыбается и говорит:

– Круто.

В отеле, в лифте, застрявшем между кухонным и банкетным этажами, я сообщаю Тайлеру, как начихал на заливную форель на съезде дерматологов, и три человека сказали мне, что форель пересолена, а один – что она великолепна.

Тайлер стряхивает последние капли над супницей и говорит, что заряд кончился.

Проще всего проделывать это с холодным супом вишисуаз или когда шеф готовит действительно свежий гаспачо. Ничего не получится с луковым супом в горшочке, с корочкой из расплавленного сыра. Если бы мне довелось здесь обедать, я бы заказал именно его.

У нас с Тайлером больше нет идей. Портить еду – дело скучное, почти как выполнение рабочей инструкции. Потом я слышу, как один из врачей или юристов говорит, будто вирус гепатита может шесть месяцев прожить на нержавеющей стали. Поневоле задумываешься, сколько он проживет на шарлотке с ромовым заварным кремом или на запеченном лососе.

Я поинтересовался у врача, где бы нам добыть вирус гепатита, и пьяный врач рассмеялся. Все отправляется на свалку медицинских отходов, объяснил он. И снова засмеялся.

Все.

«Свалка медицинских отходов». Звучит как «достичь дна».

Держа пальцы на кнопках лифта, я спрашиваю Тайлера, готов ли он. Шрам на тыльной стороне руки распух, покраснел и блестит, словно губы, точно повторяющие поцелуй Тайлера.

– Секундочку, – отвечает он.

Наверное, томатный суп не успел остыть, потому что кривая штуковина, которую Тайлер прячет в брюки, стала ошпаренно-розовой, словно королевская креветка.

В Южной Америке, земле чудес, мы могли бы бродить по реке, где крошечные рыбки заплывали бы Тайлеру в уретру. У рыбок – шипастые плавники, направленные наружу и назад, поэтому, пробравшись в него, они бы завели хозяйство и принялись бы метать икру. Наши субботние ночи могли бы быть намного хуже. Во многих смыслах.

– Могло быть хуже, – замечает Тайлер, – чем то, что мы сделали с матерью Марлы.

Заткнись, говорю я.

Тайлер считает, что французское правительство могло забрать нас в подземный бункер в пригородах Парижа, где лаборанты-недоучки отрезали бы нам веки в рамках тестирования спрея для загара на токсичность.

– Такое случается, – добавляет он. – Почитай газеты.

Хуже того, я знаю, что` Тайлер сотворил с матерью Марлы, но впервые с нашего знакомства у него есть деньги. Он зашибает реальные деньги. Перед рождеством «Нордстром» заказал две сотни кусков мыла Тайлера с желтым сахаром для лица. При розничной цене в двадцать баксов за кусок у нас появились деньги для субботних развлечений. Деньги на ремонт подтекающего газопровода. На танцы. Теперь, когда не нужно думать о деньгах, наверное, я завяжу с работой.

Тайлер зовет себя «Мыловарней на Пейпер-стрит». Люди говорят, что это лучшее мыло в мире.

– Могло быть хуже, – говорит он. – Например, ты мог случайно съесть мать Марлы.

Жую курицу гунбао и прошу его заткнуться.

Этим субботним вечером мы расположились на переднем сиденье «Шевроле Импала» 1968 года выпуска, замершей на двух спущенных колесах в первом ряду стоянки подержанных автомобилей. Мы с Тайлером беседуем и пьем пиво из банок. Переднее сиденье «импалы» шире, чем обычный диван. В этой части бульвара полно таких стоянок, их еще называют лотерейными, с машинами по две сотни баксов, и днем цыгане, что заведуют подобными конторами, сидят в своих фанерных будках и курят длинные, тонкие сигары.

Здесь собрались потрепанные первые автомобили, на которых разъезжают старшеклассники: «Гремлины» и «Пейсеры», «Маверики» и «Хорнеты», «Пинто», пикапы «Интернэшнл харвестер», заниженные «Камаро», «Дастеры» и «Импалы». Машины, которые люди сначала любят, а потом бросают. Животные в приюте. Платья подружки невесты в секонд-хэнде. С вмятинами, и серыми, или красными, или черными грунтованными крыльями и порогами, и буграми шпаклевки, которую никто так и не зашлифовал. Пластмассовое дерево, пластмассовая кожа, пластмассовые хромированные детали. По ночам цыгане даже не запирают автомобили.