Чак Паланик - Ссудный день [litres]

Толботт утверждал, что не всякий мужчина решится на убийство лишь ради собственной выгоды. Но если речь идет о благе потомков, если пролитая им кровь гарантирует королевский статус его сынам и сынам его сынов, если единственная альтернатива – идти убивать на чужой войне, вот тогда любой с радостью примет участие в создании меритократии на крови.

На этом Толботт умолк. Взгляд его остановился на экране ноутбука. Ставя точку в дискуссии, он надиктовал:

Пенсии и отпуска временно отменяются для всех работников государственного сектора, за исключением полиции и военнослужащих.

Уолтер доверчиво напечатал, по-прежнему не понимая, куда эта затея ведет. По мнению Толботта, клерки и бюрократы продали свою ветреную молодость в обмен на стабильность и надежную рутину. Отныне жить им с этим выбором до конца. Ушло время, когда они могли бы упорхнуть в Тоскану, чтобы учиться живописи.

Толботт вдруг спросил:

– А ты читал роман Флобера «Бувар и Пекюше»?

В этом романе два клерка унаследовали состояние и бросили работу, чтобы развлекаться искусством и литературой, но в итоге поняли, что нет у них таланта к праздной жизни, и вернулись к скучной и размеренной конторской службе. Поколение «бэби-бума» ожидала та же судьба. Под новым режимом они будут работать и поддерживать миллениалов, пока не установится совершенно новая общественная система.

В немом изумлении Джамал бродил по комнатам своего нового дома. Питбуль Вышибала скакал на пару шагов впереди – то понюхать, что там за креслом, то поскрести дверь шкафа. Каждая комната скрывала за собой следующую, еще просторнее, и везде были камины, висели на стенах портреты белых людей и полки, плотно заставленные книгами. Яркое солнце сияло в огромные чистые окна, заливая выкрашенные белым стены. Джамал выбрал этот дом из длинного списка оставленной переселенцами недвижимости. По фотографиям в интернете. Сегодня первый день его жизни не под мамкиной крышей.

Люди, глядящие на него с масляных портретов, являли собой клан из прежнего мира. Чопорные лица когда-то влиятельных покойников. От картин он избавится. А вот книги сохранит. После Ссудного дня у него осталось одно искреннее желание – сочинять. Быть писателем, вкладывать в головы людей образы и символы через поток тщательно выверенных слов. Как это сделал Толботт. У него в книге об этом сказано:

Человек не становится взрослым до кончины своих родителей. Пока они живы, все его действия – это попытки заслужить их одобрение или вызвать гнев.

Слишком долго белые выступали для черных в ипостаси грозных родителей.

Еще дольше гетеросексуалы отечески стыдили квиров.

Джамал всегда жил с ощущением, что от него ждут бесконечных уступок. Он играл роль хорошего, смирного парня, потому что единственной альтернативой была роль бандита. Все его действия подчинялись одной цели – угодить другим. Убивать людей, конечно, нехорошо, но впервые Джамал не пытался всем понравиться.

Ощущения тогда он испытал странные. Странные по-хорошему. Он не стремился заслужить одобрение этих людей. Ему приятно было просто стрелять в них и не думать о том, нравится им это или нет. Джамал чувствовал от этого радостное облегчение.

Сопротивление было маловероятно. Обычно угнетенные обращались к церкви, в ее лоне они множили свои ряды, пока не появлялся лидер, чтобы сплотить их и повести за собой. Но нынешние гонимые лишенцы сами давным-давно отринули идею Бога. Их церквами были государственные органы и учебные заведения, и все их проповедники лежали ныне в братских могилах. У новой черни была прорва ученых степеней и наград, зато не было церкви, куда они могли бы побежать за приютом и утешением.

Наверняка есть те, кто умнее. Те, кто сильнее. Однако спускал курок именно Джамал, так что работать они будут на него.

Кем бы ни были хозяева этого дома, они давно переселились в положенное им отечество. И судя по всему, налегке. Оставили и мебель, и одежду с обувью. Теперь это его дом, его земля, его усадьба. Мать поселилась неподалеку, в городе, в таком доме, какого у нее прежде не было никогда, и все равно он не шел ни в какое сравнение с роскошным обиталищем Джамала. В особняке было, наверное, три этажа. На входе колонны, как в греческом храме. Первое слово, которое приходит на ум, – «величественный». Именно таким Джамал его себе всегда и представлял. За очередной дверью он обнаружил кухню. У плиты стояла женщина возраста его матери. Одета она была как прислуга в стародавние времена – в простое серое платье и белый передник, волосы собраны в аккуратный пучок под сеткой.

– Прошу прощения… – растерялся Джамал.

Женщина тоже была черной. Видимо, произошла какая-то ошибка. Сбой на сайте. Одобрили двух разных заявителей на один дом. Конечно, статус Джамала был выше по умолчанию, но его совсем не радовала мысль, что придется сгонять даму с насиженного места.

– Я тут экономка с проживанием, – пояснила женщина. – Мы с семьей за домом присматриваем.

На плите у нее что-то кипело. Питбуль протерся мимо Джамала, сунул морду ей в полные ноги, обнюхал со всех сторон.

– А вы хозяин новый? – спросила она, не дождавшись, когда Джамал заговорит сам.

Она мешала что-то в кастрюле и глядела на свою стряпню со скорбным выражением.

Джамал выдохнул – он и сам не заметил, что позабыл дышать. Даже кухня вокруг нее была чудом – сплошные ящички, рундучки и всякие кулинарные приспособления, висят на крючках разномастные сковородки, кастрюльки и сотейники, поблескивает медными боками раковина – и все это принадлежит ему. Уйдут месяцы, а то и годы, чтобы обжиться в таком месте. Он даже обрадовался, что у него будет здесь компания.

Вышибала оставил женщину в покое и принялся нюхать и скрести дверь. Какую-то узкую дверку с медной ручкой. Пес скулил и тыкался носом в замочную скважину.

Женщина заметила, что Джамал смотрит на дверь.

– А там заперто, – сказала она. – Мы ключ потеряли, с тех пор и заперто.

Пес обнюхивал щель под дверью, царапая когтями деревянный пол.

– Небось мышей чует, – предположила женщина, отворачиваясь к бурлящей кастрюле. – Там нет ничего, это дверь на чердак. – Голос у нее был вкрадчивый, напевный. – Ничегошеньки там нет, один только старый чердак пустой.

Джамал ухватил Вышибалу за ошейник и оттащил от двери.

– Где мои манеры… – Он протянул женщине свободную руку. – Меня зовут Джамал Спайсер.

Приподняв бровь, она окинула его удивленным взглядом, словно впервые увидела. Плечи у нее поникли, она встряхнула головой, будто снимая наваждение.

– Вы что, тот самый? Из телевизора?

Она имела в виду, что он из первого клана. По телевизору показывали коротенькие ролики о тех, кто будет стоять во главе нового государства Блэктопии. Каждый из его племени зачитал отрывок из книги Толботта, и это день и ночь крутили в записи по всем каналам. Увидев себя на экране, Джамал был сперва удручен тем, как простенько выглядит со стороны, какие кривые у него зубы и большие уши, но когда его начали узнавать незнакомые люди, проникся гордостью.