Чак Паланик - Ссудный день [litres]

Женщина обтерла руки о передник и пожала протянутую ей ладонь.

– Очень рада познакомиться, – выдохнула она в изумленном восторге.

Ее лицо озарила улыбка – настоящая, не та, которая была навязана ей как часть униформы.

– Меня зовут Арабелла.

В этом доме его уже ждали те, кто будет ему готовить и наводить для него чистоту. Прямо встроенная семья.

– А это Вышибала мой. – Джамал тряхнул пса за ошейник и улыбнулся Арабелле в ответ.

Других вариантов не было, ему только и оставалось, что ждать. Гэвин зарегистрировался как резидент-иностранец – сходил на почту, заполнил положенные формы, заявил свою гомосексуальность и скрепил заявление клятвой. Почтовая служащая, которая принимала клятву, глядела на него сурово.

– Вы в курсе, что не имеете права работать? – уточнила она.

Гэвин уже знал это из книги Толботта.

– У вас нет права голоса и права управлять транспортными средствами.

– Я понимаю.

Служащая достала из пакета документов брошюру и прочитала вслух:

– Пока не одобрено переселение, резиденты-иностранцы должны сообщить в соответствующие органы адрес своего проживания и немедленно оповещать о его смене.

Ну, адресом проживания для него останется родительский дом. Много шансов съехать, когда нет ни водительских прав, ни работы?.. Декларация Взаимозависимости гарантировала уважение друг к другу представителей всех рас и сексуальных ориентаций, но уважать чужих гораздо проще, когда сидишь в уютненьком отечестве среди своих. А Гэвин был чужой, он застрял в обществе натуралов. Надолго ли – неизвестно.

Однако главное – время-то идет. В начале жизни всякого квира – по крайней мере, до Ссудного дня – было почти двадцать лет мучений. Тебя обзывают «Гейвином», колотят на переменах и запирают в школьных шкафчиках, а родители понятия не имеют, как помочь ребенку нестандартной ориентации. Но в восемнадцать лет все меняется. В восемнадцать квир получает награду за вынесенные лишения. В день рождения из группы слабейших, самых забитых членов общества он переходит в пул самых влиятельных.

Женщинам известна эта метаморфоза. Вот вчера была неуклюжая и нескладная малолетка, которую все сторонятся, не желая проблем с законом. А сегодня она уже водит мужчин за нос. Богатых мужчин. Могущественных. Самые интересные мужчины соперничают за ее внимание. Да, недолговечная власть, но власть. Ее можно использовать для получения денег, образования, доступа к нужным людям и так постепенно трансформировать в другую, более устойчивую власть. Да, когда-нибудь Гэвин станет инженером или юристом, а сейчас он хотел просто быть молодым и красивым, хотел притягивать взгляды. Он выдержал столько лет побоев и унижений, он заслужил свой звездный час.

Окно молодости открывалось в восемнадцать лет и открытым оставалось не вечно. Хотя родителей Гэвин любил, ему не терпелось поскорее эмигрировать туда, где он будет нормальным.

Пока же он находился практически в заложниках.

Причиной задержки было «Положение о компенсации». Как гласила книга Толботта, квиры приумножают свое богатство и навыки быстрее, потому что не расходуют ресурсов на вынашивание и выращивание потомства. Словно кукушата, гомосексуальные дети появляются в гетеросексуальных семьях и, едва оперившись, улетают к своим. Получается, время и средства гетеросексуалов расходуются в пользу нации квиров. Постоянный экспорт граждан к ним от белых и от черных представляет собой жесточайший торговый дисбаланс. Это утечка здоровой, полной сил, образованной молодежи. Меж тем родители таких кукушат остаются без компенсации вложенного труда и без поддержки на старости лет.

Нехорошо, конечно. Гэвин это понимал.

«Положение о компенсации» было введено, чтобы устранить дисбаланс. Оно позволяло гомосексуальным молодым людям из гетеросексуальных семей эмигрировать только в обмен на гетеросексуалов, мигрирующих от квиров. Гэвин молился, что сейчас в Гейсии какой-нибудь парень признается двум своим мамочкам в том, что ему нравятся девочки. Что он также идет на почту, заполняет такие же формы под суровым взглядом почтового клерка, который осуждающе цокает языком и предупреждает о запрете устраиваться на работу, водить машину и совать нос на выборы. А потом этот парень, этот анти-Гэвин, возвращается домой к мамочкам или папочкам и с надеждой ждет телефонного звонка.

В выпускном классе у них был модуль по Ссудному дню и новым нациям. Учителя – те, кто остался, кого не закопали в зачетной зоне футбольного поля при школе имени Франклина Рузвельта, – пели дифирамбы кланам Ссудного дня. Типа ура настоящим героям! Если бы не они, все поколение Гэвина отправилось бы умирать на фальшивой войне. Включая Гэвина, конечно, спасибо долбаному равноправию.

Учителя вечно зачитывали книгу Толботта и распинались о том, что дело стрелков правое. Ученики ходили со смартфонами наготове, спеша заснять всякого, кто не носит в руках иссиня-черную книгу и не выражает безоговорочного принятия нового порядка.

Учителя обосновывали правоту стрелков многолетним притеснением мужского населения. Дескать, мальчикам в младенчестве уродовали гениталии, суды были предвзяты к мужчинам по части опеки над детьми и дележа имущества при разводе по обоюдному согласию. А в тюрьмах сидело столько мужчин, что показатель самоубийств среди мужского населения более чем в четыре раза превышал тот же показатель среди женщин.

На семинаре им как-то показывали обучающий фильм: бульдозеры сгребают огромные кучи чего-то гниющего. Над кучами кружили стаи чаек. Одна камнем ринулась вниз, подхватила что-то и пролетела прямо перед камерой. В когтях у нее было зажато человеческое ухо. Горы серой тухлятины, по которой ездили гусеницами бульдозеры, состояли из бессчетных человеческих ушей.

Всем ученикам полагалось знать книгу Толботта наизусть и по требованию декламировать из нее любое положение.

Полагается награда за информацию, которая приведет к аресту лиц, использующих любую другую валюту, кроме толботтов.

Гэвин как резидент-иностранец ни на какую награду рассчитывать не мог.

Теоретически ему следовало бы радоваться новому порядку. Только никто не говорил о пролитой крови. О том, что в стенах школьного кафетерия остались дыры от пуль там, где шли расстрелы. Ясное дело, идея отдельной страны для геев очень ему импонировала, но в целом чувства он испытывал противоречивые. Это все равно что встретить молодого священника в футболке в облипочку, а у него стильные такие, брутальные татухи, и он священник, а руки у него такие накачанные, и среди татуировок свастика виднеется. Вот такая вот удача: не знаешь, радоваться или прочь бежать.