Чарльз Буковски - Фактотум

— Хорошо, — сказал он. — Если не хочешь со мной отбебениться, я сам себя отбебеню!

Я вышел на улицу. Мне было слышно, как Пол включил свой агрегат.

Мистер Мандерз стоял надо мной и наблюдал, как я работаю. Я упаковывал крупный заказ картин в рамках, а мистер Мандерз стоял и смотрел. Когда-то он был владельцем этого магазина, но потом его благоверная сбежала с каким-то черным, и мистер Мандерз запил с горя. Причем забухал капитально. Пропил все, в том числе и магазин. Сейчас Мандерз работал простым продавцом, а его магазином владел кто-то другой.

— Вы не забыли наклеить ярлык «ОСТОРОЖНО: СТЕКЛО» на коробку?

— Не забыл.

— Вы хорошо их пакуете? Солома, газеты?

— По-моему, я делаю все так, как надо.

— У вас хватает наклеек «ОСТОРОЖНО: СТЕКЛО»?

— Да, у меня под столом целый ящик.

— А вы уверены, что делаете все правильно? Как-то вы не похожи на упаковщика.

— А как должен выглядеть упаковщик?

— Он обязательно должен носить передник. А вы передник не носите.

— А…

— Тут звонили от «Смита-Барнзли» и жаловались, что они получили разбитую банку с резиновым клеем.

Я ничего не сказал.

— Если у вас вдруг закончатся наклейки «ОСТОРОЖНО: СТЕКЛО», сразу дайте мне знать.

— Хорошо.

Мандерз ушел. Но на пороге все-таки обернулся и посмотрел на меня. Я принялся обматывать картонную коробку широким скотчем. Мандерз еще потоптался в дверях и ушел окончательно.

Чуть позже на склад пришел Бад.

— Сколько у нас шестифутовых резиновых скребков?

— Ни одного.

— Там пришел покупатель. Ему нужно пять шестифутовых скребков. Прямо сейчас. В общем, он ждет. Так что сделай ему пять скребков.

Бад умчался в торговый зал. Резиновые скребки — это обычные доски с плоской резиновой насадкой по одному краю. Их используют для шелкотрафаретной печати. Я поднялся на чердак, взял несколько досок, притащил их на свой стол, отмерил пять раз по шесть футов и отпилил лишнее. Потом взял первую доску и принялся сверлить дырки по одному краю — под болты для резиновой насадки. Закрепленную насадку надо было как следует отшлифовать, чтобы край был безупречно ровным. В противном случае никакой шелкотрафаретной печати не выйдет. А резина имеет тенденцию искривляться, коробиться и вообще всячески сопротивляться процессу шлифовки.

Бад вернулся через три минуты.

— Ну что, готовы скребки?

— Еще нет.

Он опять убежал в торговый зал. Я сверлил, закручивал болты, шлифовал резину. Минут через пять Бад пришел снова.

— Готовы?

— Нет.

Я закончил первый скребок и практически доделал второй, и тут Бад пришел и сказал:

— Все, отбой. Покупатель ушел.

И вновь умчался в торговый зал…

Магазин прогорал. Заказов поступало все меньше и меньше. Делать было особенно нечего, вся работа стояла. Мориса, приятеля Пикассо, уволили, а у меня появились дополнительные обязанности: мыть полы в туалетах, выкидывать мусор из мусорных корзин и следить за наличием туалетной бумаги. Плюс к тому каждое утро я подметал тротуар перед входом в магазин и раз в неделю мыл окна.

Как-то раз я решил сделать уборку и у себя на складе. В частности, вычистить контейнер, где стояли пустые картонные коробки. Я вытащил их из контейнера, вымел весь мусор. А потом, в самом дальнем углу, на дне, обнаружил какую-то серую продолговатую коробку. Я поднял ее и открыл. В коробке лежало двадцать четыре больших волосяные кисти из натурального верблюжьего волоса. Они были толстыми, красивыми и стоили по десять долларов каждая. Я не знал, что мне делать. Минут пять я стоял и смотрел на все это великолепие, потом закрыл крышку, вышел на улицу через заднюю дверь и сунул коробку с кистями в урну. Вернулся на склад, аккуратно сложил все пустые коробки обратно в контейнер.

Вечером я постарался уйти с работы как можно позже. Я завернул в ближайшее кафе, взял кофе и яблочный пирог. Потом направился в переулок на задах нашего магазина. Я прошел уже четверть пути, как вдруг с другой стороны в переулок вошли Бад с Мэри Лу. Они не могли меня не заметить. Я продолжал непринужденно шагать вперед. Ничего другого мне не оставалось. Мы шли навстречу друг другу. Подходили все ближе и ближе. Когда мы поравнялись, я сказал им: «Привет». Они тоже сказали: «Привет». Я прошел мимо, вышел из переулка и отправился в бар. Прямо через дорогу. Я сел у стойки. Взял пиво. Потом — еще пива. Женщина, сидевшая рядом, спросила, нет ли у меня спичек. Я зажег спичку, чтобы дать ей прикурить. Женщина наклонилась ко мне с сигаретой и громко пернула. Я просил, где она живет. Где-то поблизости? Она ответила, что приехала из Монтаны. Мне вспомнилась одна неудачная унылая ночь в Шайенне, в штате Вайоминг, который граничит с Монтаной. В конце концов я ушёл и вернулся в переулок за магазином.

Серая продолговатая коробка с кистями по-прежнему лежала в урне. Там, куда я ее положил. Я взвесил ее на руке. Судя по всему, кисти были на месте. Я сунул коробку за пазуху. Она соскользнула — упала, обрушилась, съехала — вниз и уютно прижалась к моему животу. Все, теперь можно было идти домой.

А потом у нас появилась новая сотрудница. Молоденькая японка. Я не знаю, откуда взялась эта странная идея, но я уже очень давно пребываю в уверенности, что, когда все плохое закончится, когда пройдут все печали и горести, в моей жизни появится молоденькая японка, и мы будем жить долго и счастливо. Ну, не то чтобы счастливо, но без напрягов. Мы будем заботиться друг о друге и понимать друг друга с полуслова. Мне нравятся японские женщины. У них очень красивое строение кости. И еще мне безумно нравятся их лица. Форма черепа, нежная тонкая кожа, которая как будто натягивается с годами и становится все более упругой — как кожа на туго натянутом барабане. Это так восхитительно. Американские женщины не становятся краше с годами: их лица стареют и обвисают и в итоге разваливаются на части. У них даже задницы разваливаются на части и теряют всяческую привлекательность. Ну и конечно, нельзя не сказать о культурных различиях. Японские женщины обладают врожденным интуитивным знанием: они понимают и прошлое, и настоящее, и будущее. Назовем это мудростью. Японские женщины сдержанны и спокойны, их не страшат трудности жизни. В то время как американские женщины живут только сегодняшним днем и впадают в истерику всякий раз, когда что-то не ладится.

Поэтому я сразу проникся симпатией к новой девочке. Мы с Джан по-прежнему крепко бухали, практически каждый вечер, и я постоянно ходил отупевший и мутный, но при этом в мозгах была странная воздушная легкость, и мысли кружились в причудливых завихрениях и влекли к дерзновенным порывам. Так что когда эта японская девочка в первый раз принесла мне заказы, я сказал ей: