Дина Хапаева - Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

ДЭЙМОН. Так ты хочешь исцелиться, в самом деле хочешь? Что ж, позволь мне дать тебе один совет. Взгляни на этих девушек — похоже, они счастливы. А лет через пять такая девушка выйдет замуж за посредственность, и у нее будет унылая карьера. И вот тут-то девушка начинает осознавать, что…

РЕБЕККА. Что же именно?

ДЭЙМОН. То, что тебе никогда не придется пережить. Что жизнь — это хлам, если ты средний человек. А в чем твое принципиальное отличие от них? Ты — вампир! Если же ты примешь решение и станешь человеком, ты просто никто и ничто. Поверь мне, лучше забыть об этом проклятом исцелении раз и навсегда [439] Там же, сезон 4, эпизод 16. .

Вот еще пара характерных реплик из диалога между братьями-вампирами Дэймоном и Стефаном:

СТЕФАН. Они люди, Дэймон. Она не марионетка, и живет она не ради твоего удовольствия, не ради того, чтобы мог к ней присосаться, когда тебе заблагорассудится.

ДЭЙМОН. А куда она денется. Они все такие, они-то и будут только тем, что я пожелаю [440] «Дневники вампира», сезон 1, эпизод 3. .

Безграничное презрение к людям — вот основа мировосприятия современных монстров. Дэймон продолжает рассуждать о вампирской сути:

Она сказала «прощай» роду человеческому <���…> Это просто выключить, как нажать кнопку. <���…> Коль скоро ты вампир, ты не испытываешь чувств — никакой вины, стыда, сожаления. Ну так что, если можно нажать кнопку, сделаешь это? <���…> Я — да, вне сомнений [нажал кнопку. — Д. Х. ], и вот отчего, Рик, со мной так весело [441] Там же, сезон 1, эпизод 21. .

Такие установки типичны для большинства современных вампирских историй. Пример — «Выживут только любовники»: вампирская пара решила для себя, что род людской обречен. Эти двое уничижительно именуют людей «зомбированные». Характерен финал этой картины: эта пара, Адам и Ева, изначально воздерживавшаяся от человеческой крови, начинает охотиться за супружеской парой. А главный герой «Ночного дозора» — вампир, который, казалось бы, был сначала дружелюбен по отношению к людям, саркастически обращается к человечеству: «Я что, должен тратить свою жизнь ради вас?» [442] Лукьяненко С. Ночной дозор. С. 322.

Новый образ нелюдей в современных книгах и фильмах заставляет задаться вопросом: как эстетическая идеализация монстров отражается на восприятии человеческой личности? Этот вопрос до сих пор остается без должного внимания, несмотря на многообразие интерпретаций вампирской темы. Коль скоро люди рассматриваются как пища для существ более высокого порядка (существ не только более могущественных, но и более приятных в эстетическом плане), то, по-видимому, речь идет о радикальном пересмотре статуса человека. Современные вампирские истории ставят под сомнение (если вообще не отвергают полностью) идею человеческой исключительности.

В этой связи напрашивается параллель между интеллектуальным климатом XVIII века, временем возникновения готического романа и сегодняшним днем. Авторы готического романа, например Мэри Шелли, были осведомлены о философских спорах в Англии об особенностях рода человеческого по сравнению с другими живыми существами [443] Butler M. Frankenstein and Radical Science // Shelley M. Frankenstein / Ed. J. P. Hunter. New York: W. W. Norton, 1996. P. 302–313. . Однако в то время научный прогресс являлся мощной идеологией, сулившей оптимистические перспективы постоянного и непременного совершенствования как общества в целом, так и человеческой природы. В силу этого любые противоречия относительно статуса человека решались в пользу концепции человеческой исключительности.

В наши дни, разочаровавшись в теории прогресса и рационализме, мы являемся свидетелями совершенно противоположной тенденции, и эти дебаты приобретают противоположный смысл. Науки о человеке сходятся в том, что граница между людьми и нелюдьми размыта. Антропологи отвергают понятие человеческой исключительности, утверждая, что нет принципиальной разницы между человеком и земляным кротом, и продвигают сетевой анализ, причем всем задействованным в нем объектам, будь то люди, книги или лабораторные крысы, приписывается одинаковый статус и все они рассматриваются как равноправные участники социального взаимодействия [444] Schaeffer J. - M . La Fin de l’exception humaine. Paris: Seuil, 2007. См. также дискуссию этой книги в: Le Débat. 2008. no. 152; Latour B. Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network-Theory. Oxford: Oxford University Press, 2005. О более подробном анализе французских дебатов, касающихся «прагматической парадигмы» ( la paradigm pragmatique ), см.: Хапаева Д. Герцоги республики в эпоху переводов: гуманитарные науки и революция понятий. M.: Новое литературное обозрение, 2005. С. 13–75. . Иными словами, даже гуманитарные науки активно вовлечены в процесс негативной переоценки статуса человека.

Хотелось бы подчеркнуть, что в современных вампирских историях роль вампиров (как и прочих нелюдей) однозначна. В отличие от животных из басен Эзопа или Лафонтена, нелюдей из сказок или персонажей средневековой менипповой сатиры, нынешние вампиры никогда не выступают в качестве аллегории людских пороков или добродетелей. У них есть только одна функция: отрицание ценности человеческой жизни и человека как объекта искусства. Этих монстров нельзя считать реинкарнацией ницшеанского Ubermensch («супермен»), хотя у пелевинского «Empire V» имеется иронический подзаголовок — «Повесть о настоящем сверхчеловеке». Нелюди есть воплощение отрицания человеческой исключительности. Возможно, по этой причине роман «Люди не задействованы» (2007) занял в свое время почетное место в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс» [445] Armstrong K. No Humans Involved (Women of the Otherworld). New York: Bantam, 2007. .

Призраки, зомби и древнегреческие боги помогут проверить, действительно ли современная беспрецедентная увлеченность вампирами и людоедами обуславливается тем, что они являются воплощением антигуманизма. Сопоставление советской и постсоветской книжной и кинопродукции с участием привидений поможет понять динамику развития образа монстров в произведениях современной культуры.

Хотя советская идеология отвергала все мистическое и иррациональное, привидениям все же нашлось место в обязательной школьной программе. Русская классическая литература находилась под влиянием европейского романтизма и английской готики, и в ней тоже водились призраки. И поскольку советская культура записала в свой актив все наследие русской классики, даже советская цензура оказалась не способна очистить страницы классических произведений от призраков [446] О советской пропаганде в литературе см.: Brooks J. Thank You, Comrade Stalin! Soviet Public Culture from Revolution to Cold War. Princeton: Princeton University Press, 1999. .