Дина Хапаева - Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

Моральная и духовная миссия призраков тесно связана с этимологией слова. У латинского spectrum («появление» или «видение») найдется немало аналогов в современных языках: например, в английском это «specter», имеющий отношение к латинскому глаголу spectare («смотреть на, видеть, наблюдать»). В английском и французском слова «spirit» или «esprit» могут означать соответственно «душа» или «призрак». В русском слова «дух» и «душа» отличаются только родом и одной фонемой. Еще один синоним, определяющий визуальную и нематериальную природу духов — «привидения» (то есть то, что «привиделось») и «призраки» (от старинного глагола «зреть» — «видеть», а также «предвидеть»).

Это важное качество призраков отражено в их образе: в отличие от вампиров, оборотней и зомби, духи бестелесны. Прозрачные и нематериальные, призраки могут принимать различные очертания, но неизменно ассоциируются с человеческой душой. Призраки — проекция человеческой духовности. В литературных произведениях и легендах они нередко представляют собой мятущиеся души, так и не обретшие вечного покоя [451] О различных изображениях призраков см.: Finucane R. C. Appearances of the Dead: A Cultural History of Ghosts. London: Junction Books, 1982. . Таким образом, если герой умирает и становится призраком, то это происходит отнюдь не по его собственному выбору, без его осознанного желания расстаться со своей человеческой сущностью. А вот в современных вампирских сагах стать «обращенным», возродиться после смерти в качестве вампира — это выбор осознанный. «Обращение» в вампирском мире считается шагом вперед и эстетическим достижением. Смерть дает возможность стать вампиром. Белла Свон становится вампиром после смерти во время родов и не скрывает своих чувств: «Я никогда не воспринимала себя как нормальный человек, я не такая и не хочу быть как все <���…> Теперь же я ощущаю в себе силу, я поняла, кто я есть, и теперь этот мир мой. Я — его часть» [452] Meyer S. Eclipse. P. 282. . Джессика из «Настоящей крови» также в восторге оттого, что можно сбросить человеческий облик и стать вампиром. Елена Гилберт поначалу страшится вампирской сущности, но затем осознает, что это — ее предназначение. В «старые добрые» времена Дракулы превращение в вампира было чем-то омерзительным, смертельной угрозой для окружающих, для родных и близких. Но в наши дни стать вампиром — значит обрести бессмертие и красоту [453] Существует мнение, например, что вампиры олицетворяют давнюю мечту человечества о вечной жизни: Nina Auerbach, Our Vampires, Ourselves. Chicago: University of Chicago Press, 1999. P. 178–179. . А вот привидения не имеют поклонников, желающих стать такими же бесплотными существами, как они.

Еще одно существенное отличие призраков от вампиров, а также от зомби — это диетические пристрастия. Для призраков люди не являются пищей. Призрак не вонзает в человека зубы, не пьет его кровь, не пожирает его плоть и мозги, человек для него не является объектом охоты. Да, призрак может погубить человека, но не ради того, чтобы полакомиться человечиной. Другими словами, привидения не посягают на понятие «человек»; напротив, они укрепляют моральные ценности, важную основу понятия человеческой исключительности. Призраки не имеют отношения к готической эстетике — они принадлежат к системе ценностей, основанной на принципе антропоцентризма, в которой человек рассматривается как высшая ценность. И по этой же причине они так важны для готического романа. Я берусь утверждать, что именно по этой причине призраки менее популярны у современных зрителей и читателей, чем людоедские монстры. Вампиры отличаются от призраков тем, что они отражают радикальную переоценку места людей среди других живых существ.

Косвенно эту гипотезу подтверждает растущая популярность другого вида живых мертвецов — зомби. Началось все со знаменитой «Ночи живых мертвецов» Джорджа Ромеро в 1968 году. Однако пик их популярности пришелся на 1985 год, когда вышел фильм «Возвращение живых мертвецов» Дэна О’Бэннона. Если у Ромеро зомби пожирали человеческую плоть, то у О’Бэннона они разрушают могилы, а их любимое лакомство — мозг. Коль скоро зомби предстают в качестве архетипа пренебрежения человеческой исключительностью, то звездный статус им обеспечен. Среди множества других сверхъестественных существ живой мертвец, пожирающий человеческий мозг, олицетворяет собой новое восприятие человека. Можно ли придумать более мощную метафору отрицания человеческой личности и человеческой исключительности? Но несмотря на это и отталкивающую внешность, тот факт, что зомби может быть назван вполне «симпатичным и достоверным персонажем» [454] Здесь приведено мнение Хью Фуллертона: www.cherwell.org/culture/film/2013/02/13/review-warm-bodies. , как, например, в фильме «Тепло наших тел» (Джонатан Ливайн, 2013), где повествование ведется именно от лица зомби, подтверждает наблюдение, что именно их отношение к людям создает им их популярность, а вовсе не их способность выразить критику «капиталистического общества» [455] Достаточно упомянуть лишь одну из таких интерпретаций: Стивен Дзани и Кевин Мео утверждают, что зомби были порождением «краха общественных институтов и каннибальской природы человеческих отношений». См.: Zani S., Meaux K. Lucio Fulci and the Decaying Definition of Zombie Narratives // Better Off Dead: The Evolution of the Zombie as Post-Human / Ed. D. Christie, S. J. Lauro. New York: Fordham University Press, 2011. P. 98–115. .

Смерть является главным посланием вампирской саги. В этих смертельных романах взросления физическая гибель превращается в ритуал, в процесс перехода от презренного человеческого облика к совершенству монстра-людоеда. Нелюди, представленные в современной популярной культуре, попирают все эстетические идеалы, связанные с человеком, и способствуют процветанию культа насильственной смерти. Танатопатия, таким образом, является предельным выражением презрительного отношения к людям, к их ценностям и к человеческой цивилизации в целом. Призраки, напротив, играют незначительную роль в усилении культа смерти, потому что никак не влияют на процесс дегуманизации рода человеческого.

Еще один мысленный эксперимент позволит показать, что популярность вампиров связана с их возможностью и желанием употреблять людей в пищу. Давайте сравним древнегреческих и древнеримских богов с современными вампирами: между ними немало общего. И те и другие нечеловечески прекрасны, они спокойно пренебрегают законами материальной реальности, могут читать мысли, для них не существует пространственных ограничений, и, наконец, они бессмертны. Античные боги не имеют ничего общего с немного скучноватой непогрешимостью христианских святых; напротив, эти боги — настоящий букет людских пороков (очень похотливы, дико завистливы, безобразно жадны). Казалось бы, все это вполне созвучно нынешней культуре потребления; отчего же тогда, в отличие от вампиров, олимпийские небожители не вызывают аналогичных симпатий публики? Возможно, дело в том, что олимпийцы не являются людоедами и не относятся к людям как к скоту. Напротив, их культурная миссия состояла в том, чтобы утвердить красоту человеческого тела и показать, каким образом человеческая природа может стать возвышенной. Их предназначением было вдохновить эпохальные изобретения — науку, философию и демократию; они стояли у истоков западной цивилизации. Поэтому они никак не вписываются в каноны готической эстетики или культа смерти.