Борис Камов - Рывок в неведомое

Лечение в Омске помогло. Аритмия пропала.

Тем временем шестимесячный отпуск подошел к концу. Голиков выехал в Москву. И Александров снова тепло его принял.

— Выглядишь ты, Аркаша, молодцом, — сказал он.

— Я в самом деле чувствую себя здоровее. У меня перестали трястись руки. Видите? — Он сделал десятка полтора приседаний, встал, вытянул руки — они почти не дрожали. — Но все равно опасаюсь комиссии.

— Ну, если ты себя хорошо чувствуешь, комиссию мы обхитрим. Мы положим тебя в госпиталь с жалобой на аритмию.

— Но у меня аритмии уже нет.

— Тем лучше. А мы скажем, что она есть, что она появляется. И ты выйдешь из госпиталя со справкой, что прошел курс лечения и в настоящее время здоров. С такой справкой тебе не нужна будет комиссия. И ты прямо пойдешь сдавать экзамены.

— А если во время учебы случится обморок?

— Ну и что? Да, у тебя была аритмия... Лишь бы в бумагах не тянулся хвост этой твоей болезни.

Голикова положили в неврологическое отделение Первого красноармейского коммунистического госпиталя. Прописали ванны, массаж, велосипед, он пил успокоительные микстуры. А в свободные от процедур часы много читал. В госпитале было богатое собрание книг по военному делу, новейшие журналы, художественные произведения последних лет. Голиков носил книги в палату большими стопками.

Врачи его состоянием были довольны. Перевели на свободный режим. Два-три раза в неделю Аркадий Петрович выезжал в город, смотрел спектакли Художественного театра, наконец увидел балет в Большом. Он часами стоял в Третьяковской галерее возле пейзажей Левитана или «Степана Разина» Сурикова.

Время от времени Аркадий Петрович звонил Александрову. Командующий был в курсе того, как протекало лечение, и посмеивался в трубку, что они обхитрят того зловредного старичка, который, кстати, больше не является членом комиссии.

А перед самой выпиской Аркадий Петрович, возвращаясь из столовой, потерял сознание. Хитроумный план рухнул...

Когда Голиков опять смог выходить на улицу, Александров пригласил его к себе.

— Ты получишь отпуск еще на полгода, — сказал Александров.

— Не хочу. Увольняйте. Или дайте мне какую-нибудь работу!

— Замолчи! — впервые закричал на него Александров. Он подошел к сейфу, щелкнул ключом, распахнул дверцу, вынул толстую папку. — Как ты думаешь, что у меня здесь?

Но откуда Голиков мог знать?

— Здесь копии твоих донесений из Ачинско-Минусинского района. Я помнил, как просил тебя о помощи. И когда ты согласился и уехал, мне было совестно, что я тебе не объяснил, сколько народу уже свернуло себе шею на борьбе с этим «императором тайги». Но я помнил, как ты по моей просьбе спас 23-й Воронежский полк, где перед твоим назначением были арестованы почти все командиры, и надеялся: ты придумаешь что-нибудь невероятное и в Сибири.

Дней десять назад у меня тут было совещание, я разбирал на нем твою операцию по спасению обоза с хлебом. Я говорил: нужен талант, чтобы разгадать замысел противника, но нужен особый талант, чтобы нанести противнику урон, воспользовавшись его же планом. Я говорил о тебе в Реввоенсовете. Если понадобится, мы пошлем тебя на лечение за границу.

— Говорят, травматический невроз лечат в Китае.

— В Китай — рискованно. Там много белогвардейцев, особенно колчаковцев. Там тебя просто убьют. А в Европу — надежней.

— И я смогу поехать во Францию?

— Сможешь и во Францию, хотя и там белогвардейцев достаточно. Как у тебя с языками?

— С немецким прилично, с французским хорошо, но скверное произношение.

— Исправляй произношение. Бери уроки у какой-нибудь старушки из бывших... Ты нужен нашей армии, Аркаша.

Александров поднялся. Голиков почувствовал, будто ему стал тесен воротник френча. Стало мокро глазам. Он не сумел ничего ответить. По-уставному четко повернулся и вышел.

* * *

Ночью Аркадию Петровичу впервые приснился сон, который с той поры повторялся едва ли не каждый месяц. И Голиков назвал его так; «Сон по схеме № 1».

Сон по схеме № 1, записанный А. П. Гайдаром [9] Сны были записаны А. П. Гайдаром по просьбе лечащего врача Л. О. Эдельштейна в декабре 1930 года во время пребывания в клинике им. С. С. Корсакова 1 Московского медицинского института им. Сеченова. История болезни А. П. Гайдара, в которой сохранились собственноручные записи снов, иронические стихи, заметки дневникового характера, найдена в 1987 году в архиве клиники ее врачом А. Г. Выгоном и любезно предоставлена автору книги. :

«После многих лет войны я, красный командир, возвращаюсь в свой город. Мои товарищи по школе все еще сидят на школьных скамьях, хотя уже и в старших классах. Вместе с ними на свое старое место сажусь и я. И с тревогой замечаю, что я-то ничего не знаю из того, чему они научились без меня, а кроме того, за годы войны я позабыл абсолютно все, чему прежде учился.

И вот я чувствую себя одиноким, окруженным вежливой враждебностью и холодком.

Особенно запоминается черная доска. Я стою в военной форме 1923 года (остальные одеты просто). Преподаватель спрашивает со скрытой иронией;

«Вы что же? Или совсем не знаете, или позабыли?»

«И позабыл, и не знаю!» — злобно кричу я и, звякая тяжелыми шпорами, под ехидные смешки выбегаю за дверь. За дверью пусто».

23 августа 1923 года Голиков получил приказ о новом шестимесячном отпуске, жалованье за полгода, полный комплект обмундирования и проездные документы. Он мог по ним взять билет в любой конец страны.

Но пока что Аркадий Петрович снял номер в гостинице «Дрезден», чтобы побыть одному. Он устал от постоянного присутствия людей.

Несмотря на заботу Александрова, Голиков понимал, что дела его не хороши. Он сомневался в том, что сумеет полностью исцелиться. Возможная поездка во Францию давала надежду, но Голиков принадлежал к числу грамотных больных. Он уже знал, что травматический невроз — заболевание распространенное. Вспышку его дает война. И если бы европейские врачи отыскали средство для его лечения, об этом бы стало известно и в России.

Война и профессия командира приучили Голикова трезво взвешивать шансы в любой ситуации. Десять шансов из ста было за то, что организм справится сам (об этой возможности говорили многие); десять — за то, что поможет лечение за границей; десять — что произойдет какое-нибудь чудо, которое сразу поможет стать здоровым. Итого; тридцать не самых весомых шансов против семидесяти. Тридцать в лучшем случае. Значит, нужно было готовиться к тому, что с армией предстоит расстаться.