Борис Камов - Рывок в неведомое

Но если дать им открыть огонь первыми, можно просто не успеть ответить.

— Иди к нам, барышня, у нас тебе будет весело, — пообещал тот, что в соломенной шляпе.

— Ходи, гарнусенька, к нам, не пожалеешь, — добавил клобук.

И ватага стала рассредоточиваться. Трое прошли немного вперед, трое начали заходить со спины. Оставалась открытой подворотня, откуда шестерка вышла, но было очевидно, что Голиков со Стасей в эту западню не пойдут. А слева, против подворотни, начинался узкий переулок, который ватага еще не успела перекрыть.

— Бегите в переулок, — шепнул Голиков Стасе, — я их задержу.

Стася заколебалась. Бежать одной было страшно.

— Бегите! — уже раздраженно повторил он.

Оглядываясь, Стася сделала несколько неуверенных шагов. Ей почему-то казалось, что и это всего лишь хитрость трусоватого кавалера. Шайка кинется за ней, а Голиков побежит совсем в другую сторону.

Соломенная шляпа, клобук и еще один, в кепочке, поняв или услышав, чего хочет Голиков, чуть прибавили шагу, чтобы не искать потом девчонку по парадным. И тогда Голиков крикнул:

— Стоять!

Все трое от удивления остановились. Но остановилась и Стася.

— Беги, я тебе сказал! — разозлился Аркадий, машинально отступая в сторону переулка на несколько шагов, чтобы держать в поле зрения эту шестерку ряженых.

Только теперь Стася наконец поверила, что это не уловка, и кинулась в переулок.

Соломенная шляпа рявкнула клобуку и его соседу: «Ну!» — и повела головой в сторону Стаси. Двое рванулись, чтобы припустить за Стасей, но Голиков крикнул: «Стоять!» И те замерли, не понимая, откуда в этом молодом солдате такая властность тона и выдержка. Ведь ему с девчонкой все равно не убежать. При этом у мальчишки не было винтовки. На ремне не болталась кобура. Правда, левую руку он держал в кармане. Но кто же носит оружие в левом? От страха он все перепутал. Ни в левом, ни в правом кармане у него ничего нет.

А у Голикова мелькнуло: «Глупо умереть вот здесь, на пустынной улице, от руки обыкновенных ворюг».

Внезапно стук каблучков в переулке смолк. Либо Стася отыскала безопасное место, либо побоялась бежать дальше одна. А ватагу наступившая тишина привела в ярость: девчонка, похоже, смылась, они в дураках, а парень стоит и неизвестно почему командует. И соломенная шляпа, распалясь, рявкнула:

— Девчонку найти! Она где-то ждет его. А это самое...

— ...парле де франсез, — подсказал клобук.

— Да... мы устроим при нем. Теперь, хлопец, такое время, что все люди должны это... делиться. Кто чем может.

Он дернул головой. С места сразу сорвались двое — в клобуке и в кепке. Голиков, не поворачиваясь к ним спиной, отбежал еще на несколько шагов к переулку. И, вынув наконец из кармана руку и не перекладывая маузер, с левой выстрелил. С головы знатока французского слетел клобук.

Выстрел прозвучал неожиданно. Трое, что стояли поодаль, кинулись вдоль по улице врассыпную. Вожак сунул было руку в наружный карман пиджака. Опять хлопнул выстрел. Соломенную шляпу точно ветром сдуло с головы предводителя, но не унесло: шляпа была на резинке.

— Я велел стоять... — повторил Голиков. — Справа по очереди бросай оружие!

Вожак швырнул наган, двое остальных — ножи.

— Пистолеты! — напомнил Голиков.

— Один у нас... пистолет, — объяснил вожак.

— Повернулись ко мне спиной — и в подворотню!

Троица двинулась в сторону ворот. Голиков подобрал револьвер с двумя патронами и ножи, сунул за ремень. Сейчас он походил на разбойника с большой дороги.

Голиков мог отконвоировать эту троицу. Но куда и зачем?.. За хранение оружия сейчас не судили. Остальное же было как бы шуточкой...

Голиков шел по переулку, негромко повторяя:

— Стася, Стася, где вы?..

Она выпорхнула в своем белом платье из парадного, обхватила руками его голову и стала целовать щеки, глаза, лоб, губы, и ее лицо было мокрым от слез. А он был так измучен, что не нашел в себе сил ей ответить. Он только неловко чмокнул ее, вынул из кармана белоснежный платок, вытер ей глаза, щеки, а потом отдал ей платок, чтобы она высморкалась, — так он делал, когда ревели сестры.

Стася спрятала платок в рукав и сказала:

— Я выстираю и тебе отдам... Помнишь у Чехова: «Если тебе понадобится моя жизнь, приди и возьми ее»... Я завтра познакомлю тебя с родителями... Знаешь, я очень счастливая. Не случись такого, я бы не узнала, какой ты.

Голиков лишь к рассвету добрел до курсов. Обеспокоенный Бокк не ложился.

— Иди два часа поспи, — разрешил комиссар курсов, выслушав короткую исповедь. — Днем ты уезжаешь на Волынь командиром оперативного отряда.

В суете и сборах Голиков не успел повидать Стасю. А в экспедиции ему пришлось очень круто. Зеленые приложили немало стараний, чтобы уничтожить курсантский отряд. И наступил такой момент, когда Аркадий понял, что ему нужна помощь.

С величайшим трудом он дозвонился до Киева. И услышал голос Стаси.

— Аркадий, это вы? — Голос у Стаси был счастливый и ликующий. — Я все время вас вспоминаю! Когда вы приедете? Я выучила стихи, которые вы мне читали: «Никогда не забуду (он был или не был, этот вечер): пожаром зари сожжено и раздвинуто звездное небо, и на желтой заре — фонари...»

Но Голиков опасался, что связь в любое мгновение прервется.

— Стася, — перебил он ее, — передайте Бокку: мне нужны патроны, ручной пулемет и хотя бы еще двадцать человек... Здесь очень трудная обстановка.

— Аркадий, я записываю: патроны, ручной пулемет и хотя бы еще двадцать человек. Сейчас же передам. Я вас очень жду.

Но ни подкрепления, ни боеприпасов Голиков не получил. Дозвониться второй раз он тоже не смог: атаман Битюг спилил столбы.

Когда, обозленный, Голиков вернулся в Киев и с ходу выложил Бокку все претензии, Бокк сказал:

— О звонке и просьбе я слышу впервые. Я велю принести журнал дежурств.

На странице от 5 августа значилось: дежурство приняла и сдала Станислава Шимановская. Записи о звонке Голикова не было.

— Голиков, вы побледнели. У вас с ней роман?

— Я один раз проводил ее домой.

Бокк покрутил ручку телефона:

— Шимановскую ко мне.

— Шимановская не вышла на дежурство.

Посыльный вернулся с сообщением, что вся семья ночью куда-то спешно уехала.

Через три дня на Крещатике Голиков случайно столкнулся со Стасей. Она кинулась к нему, обрадованная и виноватая.

* * *

Из черновиков повести «В дни поражений и побед»:

«Вы сволочь, Стася, вы сволочь, Стася, и я не знаю, почему я не стреляю в вас...»

* * *

Тогда, летом девятнадцатого, Голиков долго не мог прийти в себя и неотступно думал: что же произошло?

Он не сомневался, что Стася искренно обрадовалась, когда он позвонил с Волыни, и записала в журнале, о чем он просил. Но страница оказалась вырванной.